Был создан хороший задел для качественного совершенствования ядерного оружия по всем направлениям: повышение энерговыделения, снижение габаритно-массовых характеристик, снижение закладки активных материалов, повышение эксплуатационной безопасности. Это позволяло нам существенно продвинуться к ядерному паритету с Соединенными Штатами. Тем не менее тогда Советский Союз предпринял решительную попытку свернуть гонку ядерных вооружений. В марте 1958-го СССР объявил о введении одностороннего моратория на ядерные взрывы. Однако США и Великобритания уже в апреле начали крупную испытательную программу.
Можно предполагать, что за шагом советского руководства стоял скорее политический расчет на то, что Запад от своих испытаний не откажется, чем ожидание присоединения к мораторию. Но если бы США, Англия и Франция поддержали нашу инициативу, то не приходится сомневаться в том, что СССР со своей стороны проявил бы готовность к далеко идущим практическим шагам в деле минимизации количества ядерного оружия до взаимно равных пределов. Конечно, количественный дисбаланс по зарядам был тогда резко смещен в пользу Соединенных Штатов и реально уничтожать ядерные боеприпасы пришлось бы только США, но СССР в этом случае, безусловно, свернул бы большую часть своих работ и не наращивал производство оружия. К сожалению, значение нашего моратория 1958 года так и не было оценено и его до сих пор не рассматривают как некий серьезный нереализованный этап в ранней проблеме ограничения ядерных вооружений. А фактические обстоятельства моратория в определенной мере замалчиваются.
“ Начало новому осмыслению ядерной проблемы было положено еще в 50-е годы ”
В действительности «ядерная» хронология 1958 года выглядит так. Как уже сказано, в марте СССР ввел односторонний мораторий, а США и Англия в апреле приступили к новым многочисленным испытаниям. Лишь в октябре наша страна вышла из моратория и заявила о праве на проведение испытаний в количестве, равном общей программе США и Англии. В течение октября-ноября нами была проведена серия испытаний, и затем с ноября был объявлен мораторий, длившийся до августа 1961 года и действительно поддержанный на этот раз США и Англией.
Кратко оценивая тот период, можно сказать, что тогда наложились друг на друга два разнородных фактора. С одной стороны – чисто профессиональные успехи создателей оружия в сфере как разработки, так и производства ядерных боеприпасов дали нам принципиальную возможность быстро наращивать при необходимости их количество. С другой стороны – мировая политическая ситуация прямо-таки вынуждала Советский Союз обеспечить себе примерное количественное равенство по оружию с Соединенными Штатами.
Напомню, что мы на всех этапах гонки стратегических вооружений и по всем ее военно-техническим элементам оказывались в положении догоняющих начиная с 1945 года, когда США обрели атомную монополию. И такое положение, к слову, сохранялось во все последующие периоды – не только в 50-е, но и в 60–70-е. Именно внешнеполитическая ситуация обусловила появление принципиального решения нашего правительства о создании ядерного потенциала, соизмеримого с американским. При этом знаменитое испытание 30 октября 1961 года самого мощного термоядерного заряда с энерговыделением 50 мегатонн тротилового эквивалента стало, безусловно, демонстрацией прежде всего наших новых технических возможностей. Из этого, естественно, вытекал и последующий политический эффект. Причем сейчас, в исторической ретроспективе, можно предполагать, что он сыграл самую положительную роль в благополучном исходе Карибского кризиса.
По прошествии лет можно с высокой степенью вероятности утверждать, что если бы в период действия взаимного моратория Соединенные Штаты взяли на себя обязательство в краткие сроки количественно сократить ядерные вооружения хотя бы до двойного уровня СССР, то скорее всего гонка ядерных вооружений 60–70-х годов и наращивание количества их до десятков тысяч боезарядов просто не стали бы фактом.
При этом надо, безусловно, подчеркнуть, что такой поворот в международных отношениях мог стать возможным лишь на базе действительно адекватного и паритетного подхода, когда обе стороны были бы искренне движимы желанием взаимно снизить уровень противостояния, а не получить тактические или стратегические односторонние преимущества. Как показывает жизнь, попытка слома равновесия чревата нестабильностью и приносит формально усиливающейся стороне не повышение безопасности, а напротив – снижение. Это обстоятельство актуально и для нынешней ядерной ситуации.
Для того чтобы проиллюстрировать этот тезис некоторыми цифрами, коснусь лишь одной стороны вопроса – положения с атомными ракетными подводными лодками. Краткие цифры таковы.
В 1960 году США имели на трех ПЛАРБ 48 ядерных зарядов, в то время как в СССР в боевом строю не было ни одной ПЛАРБ. Через семь лет США на 41 ПЛАРБ имели 1552 заряда, а СССР на двух ПЛАРБ – 32 заряда. Примерное соотношение 1 к 50. В 1970 году США на том же количестве ПЛАРБ имели 2048 зарядов, а мы на 20 ПЛАРБ – 316. Примерное соотношение 1 к 7. В 1984 году США на 39 ПЛАРБ имели около 6000 ядерных зарядов, а мы на 62 ПЛАРБ – около 2500. Соотношение 1 к 2,4.
Как видим, за 17 лет (с 1967 по 1984 год) СССР сократил относительный дисбаланс примерно в 20 раз при увеличении количества советских зарядов, ориентированных на цели в США, примерно в 80 раз. Фактически настолько же возросла и угроза поражения для территории США. То есть стремление к подавляющей ядерной мощи не снижает, а усиливает угрозу национальной безопасности.
Современные политологи склонны связывать первые положительные изменения в позиции США и в глобальной «ядерной» ситуации в целом с появлением в первой половине 50-х американского плана «Атомы для мира». Это очень далеко от истины. В действительности вместо демонстрации готовности к согласию на обеспечение ядерного паритета путем одностороннего снижения своих запасов оружия при обязательстве СССР не наращивать ядерный арсенал Соединенные Штаты стремились к подавляющему превосходству. Однако угрозу эскалации ядерной дестабилизации мира можно было парировать не увеличением ядерной мощи одной стороны, а лишь за счет ядерного паритета. И если оказывался невозможным путь его обеспечения за счет снижения американских ядерных вооружений, то оставался лишь путь наращивания их количества Советским Союзом до сопоставимых уровней. Этот второй путь и был избран нами на рубеже 50–60-х. После того как стало ясно, что положительных изменений в позиции западных стран не предвидится, начался новый этап усиления ядерного арсенала России. И при явно неравнозначном количественном соотношении арсеналов двух стран даже простое наше продвижение к паритету позволило стабилизировать, а затем и выправить кризисную карибскую ситуацию.
Из сказанного следует нетривиальный, но вполне логичный вывод: не планы «мирного атома», а именно наращивание усилий России на рубеже 50–60-х годов с целью обеспечения ядерного паритета и обеспечило условия для принципиального положительного перелома в проблеме ядерных вооружений и вообще в мировой военно-политической ситуации.
Конечно, к концу 50-х вряд ли кто-то и в США, и в России это ясно осознавал, но в действительности дело обстояло именно так. Тогда мы еще не поняли, что с ЯО можно жить не воюя (и что именно при наличии ЯО война великих держав становится невозможной), но уже возникали материальные и концептуальные предпосылки для новых подходов к ЯО как к «политическому оружию». Карибский кризис послужил здесь эффективным катализатором мирного процесса.
Да, именно во второй половине 50-х начался характерный для 60-х весьма неоднозначный военно-политический процесс постепенной трансформации глобальной проблемы вооружений великих держав. С одной стороны, 50-е годы – это разгар холодной войны и пик противостояния двух различных мировых лагерей. Формально с этими особенностями тогдашней мировой политической ситуации была неразрывно связана и гонка ядерных вооружений. Наращивание номенклатуры и количеств этих вооружений, расширение географии их дислокации объективно повышали опасность и вероятность реального конфликта с непредсказуемыми последствиями. Гонка вооружений сопровождалась совершенствованием ЯО (повышение боеготовности, удельных характеристик) и приданием ему устойчивости к противодействию различных поражающих факторов, а также способности к преодолению противоракетной обороны, в том числе и ядерной. Однако параллельно возрастали и опасения перед этими гипотетическими последствиями в высших эшелонах власти основных мировых держав, прежде всего СССР и США.
То есть качественное совершенствование и массирование ядерных вооружений до таких размеров, которые внушали сомнения в возможности победы одной из сторон в атомной войне, имели одновременно два практических последствия. Первое – угроза войны возрастала. Второе – угроза войны начинала резко уменьшаться, поскольку все более значимыми становились опасения за благополучный исход такой войны у тех групп политиков и управленцев, которые обладали рычагами высшей власти и имели формальное право развязать войну. Массированное нарастание количеств ЯО заставило всерьез задуматься о будущем и привело к появлению ряда инициатив.
Решающее значение имел и прорыв СССР в области создания мощных ракет-носителей как для военного использования, так и для обеспечения космических программ. Появление МБР в оборонном арсенале России изменило ситуацию коренным образом. Угроза реального атомного конфликта резко снизилась, поскольку одна ядерная страна – США теперь были вынуждены действовать осмотрительнее и сдержаннее в силу возникшей уязвимости своей национальной территории. А вторая ядерная страна – СССР, получив средство межконтинентального сдерживания, не имел, однако, такого решающего ядерного перевеса, который позволил бы ему проводить внешнюю политику с элементами силового авантюризма. Надо сказать, что США сразу признали новый статус-кво.
Итак, не политические идеи и шаги, а именно военно-технические факторы привели нас к новым политическим реалиям. Основной и самой важной из них была та, что теперь – даже в разгар холодной войны – находилось все меньше желающих переводить ее в горячую фазу. Зато все лучше осознавались необходимость и благотворность переговоров в области контроля над вооружениями. Параллельно возникала настоятельная потребность в каких-то формах координации членами «ядерного клуба» их политики.
Ретроспективно рассматривая этот период глазами ядерщиков, можно сказать следующее. Анализ международного переговорного процесса в области контроля над вооружениями позволяет извлечь один серьезный урок. Он заключается в том, что, к сожалению, все проблемы ядерного оружия тех лет рассматривались в основном дипломатами и аппаратом партийно-государственного руководства. Министерство среднего машиностроения готовило для МИДа СССР инструкции по ведению переговоров, однако два обстоятельства серьезно снижали общее качество таких переговоров.
Во-первых, к этим проблемам почти не привлекались непосредственно разработчики оружия из советских ядерных центров, и переговорные проблемы с нами не обсуждались. Во-вторых, даже подготовленные в отраслевом министерском звене инструкции не могли заменить прямого участия в переговорах экспертов-оружейников. Думаю, что и эксперты-профессионалы из других ядерных держав играли в переговорном процессе тех времен роль, далеко не адекватную их потенциальному значению. Во всяком случае контакты дипломатов, профессионально далеких от наших проблем, и профессионалов оружия вряд ли являются оптимальным вариантом организации переговоров.
Так или иначе уже со второй половины 50-х прямые контакты высших эшелонов политических руководителей ядерных держав становятся реальностью. Не будет преувеличением сказать, что сам факт таких контактов был в какой-то мере следствием нарастающего присутствия в мире ядерного оружия. Ведущие (и одновременно ядерные) державы мира – США, СССР, Великобритания и Франция начинали осознавать, что приходит время обсуждать ядерные проблемы сообща. Для начала было необходимо хотя бы выяснить позиции сторон, а также определить границы возможных компромиссов. В то время такие контакты еще не влияли на темпы и масштабы гонки вооружений, но они закладывали основу взаимоотношений великих держав в новом – ядерном мире.
С 18 по 23 мая 1955-го в Женеве проходило совещание глав правительств четырех держав (Булганина, Эйзенхауэра, Идена и Фора). Как продолжение с 27 октября по 16 ноября того же года в Женеве прошло совещание министров иностранных дел четырех держав. На нем вопросы контроля над ядерным оружием рассматривались достаточно подробно. Подходы сторон были различны, но можно было говорить об определенной политической консолидации «ядерного клуба» в таком подходе к ядерному оружию, который основывался на осознании невозможности его практического использования в военных действиях.
Можно сделать ряд выводов, но хотел бы остановиться на двух.
Первое. Для 50-х характерно возрастание как количества ядерного оружия у двух основных ядерных держав, так и качественное его совершенствование. С одной стороны, это создавало предпосылки для развертывания гонки вооружений, а с другой – давало шанс и на взаимное замораживание арсеналов, но обязательно на паритетной основе. Реально это означало стабилизацию ядерных вооружений СССР на уже достигнутом уровне и физическое уничтожение избыточной с точки зрения паритета части арсеналов США.
Продлевая наш анализ в последующие годы, можно сказать, что рывок СССР в области ядерных вооружений в 60-е годы был также в определенной мере обусловлен планами США в области противоракетной обороны. Наиболее простым и надежным средством преодоления такой обороны было так называемое насыщение ПРО потенциального противника как можно большим количеством зарядов, преодолевающих ее.
Второе. Отставляя в сторону идеологические факторы и оценивая политическую динамику ядерной эпохи в категориях общецивилизационного подхода к глобальным проблемам человечества, сегодня можно уверенно заявлять, что появление в мире ЯО при всей его внешней непривлекательности стало основным положительным фактором обеспечения глобальных мира и стабильности. С начала 70-х начались переговоры по ограничению стратегических ядерных вооружений. Процесс пошел в сторону минимизации, но только после того, как Советский Союз сравнял «ядерный» счет с Соединенными Штатами.
США десятилетиями пытались обрести превосходство в этой сфере, в то время как конструктивным в ней может быть лишь равновесие. И только оно обеспечивает взаимную безопасность ядерных держав и всего мира. Этот второй вывод имеет не чисто историческое, а несомненно, актуальное значение, если вспомнить, что идеи создания НПРО США явно проникнуты неконструктивным стремлением обеспечить-таки себе именно подавляющее превосходство и сместить чашу весов в свою сторону. Разрушая при этом глобальное равновесие.
И последнее… Исторические уроки только тогда хороши, когда из них можно извлечь идеи, актуальные для настоящего и будущего. Заключительная мысль, которая высказана ниже, очевидно, не всеми будет воспринята однозначно, но мне и моим коллегам кажется, что для всесторонней оценки ее значения она должна стать достоянием общественности, а затем после объективного анализа быть реализованной или отвергнутой.
Среди нас есть те, кто знаком с впечатлениями от мощных термоядерных взрывов. Однако многие ли из ныне действующих высших политических деятелей, генералов, ответственных за ядерные вооружения, ведущих экспертов и ведущих представителей мировых средств массовой информации представляют себе, что же это такое – хотя бы подземный термоядерный взрыв с энерговыделением даже на разрешенном «пороге» 150 килотонн тротилового эквивалента?
Многофакторный и компетентный анализ убедительно доказывает, что полная ликвидация ядерных вооружений, реализованная до момента полного и необратимого всеобщего разоружения в сфере обычных средств, приведет лишь к новой угрожающей нестабильности и может спровоцировать серию крупномасштабных войн. Поэтому ЯО необходимо сохранить, числя его не столько в военном, сколько в мирном арсенале ядерных держав.
Однако нам крайне необходимо закрепить то мирное, стабилизирующее ядерное статус-кво, которое сформировалось за последние десятилетия. При этом надо ясно отдавать себе отчет в том, что на протяжении десятилетий для высших эшелонов политической и военной элиты мировых держав было характерно скорее неоправданно умозрительное, весьма абстрактное представление о ядерном оружии и его мощи. А ведь когда мы говорим о ядерном сдерживании, то подразумевается-то прежде всего психологический момент. Фактически ядерные вооружения давно превратились в некую многостороннюю взаимосвязанную и взаимозависимую систему, в своего рода глобальный политический институт сдерживания.
Так, может быть, одним из эффективных способов убедительного психологического подкрепления этого института стало бы проведение демонстрационного подземного термоядерного взрыва с энерговыделением в диапазоне 100–150 килотонн тротилового эквивалента в присутствии руководителей всех государств, высшего генералитета различных стран и руководства мировых средств массовой информации. Мир должен, что называется, попробовать современное ядерное оружие на ощупь без опасности погрузиться в реальный конфликт.
Местом проведения такого взрыва может стать Северный испытательный полигон России. Он, правда, не очень привлекателен по климатическим и погодным условиям, но его выбор был бы вполне обоснован уже в силу того, что Российская Федерация сегодня – единственная ядерная держава, не проводившая ни одного ядерного испытания после установления ее нынешнего государственного статуса.
50-е годы заложили основу как для рационального – путем минимизации, так и для нерационального – путем гонки вооружений вариантов решения мировой ядерной оружейной проблемы. Тогда был реализован нерациональный вариант, однако уже в те годы сложились и предпосылки для переосмысления проблемы. Становится очевидной необходимость установления окончательного и обязательно конструктивного, стабилизирующего взгляда на роль и значение ядерного оружия, мировые запасы которого необходимо минимизировать без утраты его стабилизирующих, сдерживающих качеств.
От редакции
Статья Станислава Воронина (1930–2009) основывается на материалах его доклада на II Международном симпозиуме по истории атомных проектов HISAP’99. Представляется, что сегодня, через десять лет после кончины главного конструктора Российского Федерального ядерного центра – ВНИИ экспериментальной физики («Арзамас-16») с 1992 по 2001 год, фигуры в оружейном деле яркой и крупной, имеет смысл ознакомить общественность с тем, что он писал и предлагал в конце прошлого века.
