В своей последней книге «Лидерство. Шесть исследований в области мировой стратегии» (вышла на русском языке в 2022 г.) Генри Киссинджер присоединяется к мнению, что период с 1914 по 1945 гг. можно считать второй Тридцатилетней войной.

С этим можно согласиться, так как, действительно, потребовались две мировые войны, неисчислимые разрушения, жертвы и лишения европейских и азиатских народов, чтобы «утряслись» как новый мировой порядок, так и само европейское/западное общество. Итогом этой второй Тридцатилетней войны были ликвидация внутризападной биполярности с разгромом и оккупацией Германии и Японии и утверждение биполярности глобальной как своего рода европейской директории по управлению миром, поскольку обе стороны идеологической конфронтации использовали продукты европейской политической мысли, только разные.

То же можно сказать о периоде с 1994 г. по настоящее время, когда в рамках пресловутого «однополярного момента» утрясался новый международный порядок, судя по всему, полицентричный и отражающий подавлявшееся многовековым западным доминированием культурно-цивилизационное многообразие мира, на этот раз не только западное, но и других культур и цивилизаций, включая Россию. Этот период обозначил и фактор войны, которая, можно считать, была объявлена решением Запада о расширении НАТО в 1994 году. Это неизбежно вело отношения Запада с Россией к кризису – как выяснилось, украинскому. О роковых последствиях расширения альянса предупреждал ещё дипломат Джордж Кеннан, о потенциале стать «самосбывающимся пророчеством об отчуждении России» говорил и президент Билл Клинтон на саммите НАТО в январе 1994-го, а журналист Томас Фридман сказал, что Запад сделал первый выстрел. И, если по Пушкину, то за Россией остался ответный выстрел, об этом, в общем, предупреждала Мюнхенская речь президента Владимира Путина в далёком 2007 году.

Евромайдан, госпереворот на Украине, а затем отвержение российских предложений от 15 декабря 2021 г. о политико-дипломатическом решении проблемы европейской безопасности перевели кризис в острую фазу, развитие которой мы наблюдаем с 24 февраля 2022 года. Такова предыстория специальной военной операции (СВО).

На горизонте 2024 г., когда должны состояться президентские выборы в России и в США – фактор, который может способствовать достижению перелома на Украине. Тогда ход истории снова уложится в тридцатилетний цикл с последующим постепенным переходом к «новой нормальности» на основе выясненных, наконец, отношений между Россией и Западом. Без иллюзий и завышенных ожиданий, за что всегда ратовал реалист и прагматик Киссинджер. В указанной книге он пишет – «неизбежное становится таковым посредством людей», другими словами, лидеров. Лейтмотив неизбежности интересен тем, что Запад и, прежде всего, США не могли не проводить в отношении России запросную политику, хотя, похоже, были не в состоянии подкрепить её достаточными ресурсами и политической волей. Теперь всё застряло на отметке недопущения прямого конфликта между Россией и НАТО ни при каких обстоятельствах.

Опыт последнего года помог внести ясность в вопрос о характере и природе украинского кризиса, которой не просматривалось накануне 24 февраля прошлого года. Это должно послужить основанием для выработки нами реалистичной стратегии, которая обеспечивала бы адекватный ответ на комплексный вызов российской государственности. Причём вызов не только военно-политический, но и на уровне идентичности и истории. Его серьёзность невозможно преувеличить. Ситуация требует от нас соответствующего отношения, задействования всех наличных средств и методов ведения борьбы, недопущения компромиссных, договорных решений.

Истоки обострения кризиса в наших отношениях с Западом

Мы находимся на завершающем этапе сразу нескольких исторических циклов различной длительности антироссийской политики Запада. Особенность нынешней ситуации в том, что своим решающим вкладом в победу над нацистской Германией мы способствовали восстановлению единства Запада, подорванного объединением Германии во времена Бисмарка. В силу ядерного фактора конфликт с нашей страной принял форму холодной войны и идеологической конфронтации. Этот замороженный формат неизбежно «оттаял» с окончанием холодной войны и распадом СССР.

На Западе не скрывают решительного характера нынешнего противоборства: или мы, или они.

Слабость позиции Запада состоит в том, что её занимают элиты, которые «не могут иначе», а не широкие слои населения, у которых свои проблемы с этими элитами. Налицо и различия между нами в степени экзистенциальности конфликта: для нас речь идёт об угрозе исторической государственности, для Запада – о сохранении глобальной империи как привычного способа существования, нежелании адаптироваться к качественно изменившейся глобальной среде, неожиданно ставшей высококонкурентной. Поэтому можно говорить и о кризисе западной политики сдерживания – не только России, Китая, но и всего остального мира, не имеющего перспектив развития в условиях сохранения неоколониальной зависимости от бывших метрополий. Просто Россия в силу исторического призвания и наличия сопоставимого с американским потенциала ядерного сдерживания (а также ресурсной самодостаточности) не могла не оказаться «на передовой» этого глобального конфликта, который отражает перелом в мировом развитии и политике.

Ненависть западных элит к России питает понимание того, что Москву/Кремль не обойти. Мы стали тестом на инклюзивность западной системы и универсальность её координат.

В третий раз в истории Украина (с одобрения значительной части населения, не обязательно этнически украинского) превратилась в орудие антироссийской политики Запада. После распада СССР Россия, находившаяся в тяжёлом положении и ощущавшая историческую неопределённость, не имела шансов одержать верх в борьбе с Западом на Украине. Это надо признать и не искать виновных. Сейчас мы не имеем права отступить, можем преуспеть только с позиции абсолютной уверенности в своей правоте, верности своего нарратива, в том числе исторического, и в неправоте противника.

Ход СВО и беспрецедентное экономическое давление на Россию показали эффективность санкционного бумеранга как средства воздействия на западное общество. Это дополняет набор серьёзных внутренних уязвимостей Запада, включая противостояние внутри самих США, в затяжном конфликте, к которому он оказался не готов, положившись на успех военного и экономического блицкрига первых полутора-двух месяцев СВО. Во внешнем плане главная неудача Запада на этот момент – отказ остального мира подключиться к антироссийским санкциям. Создаются условия для завершения глобальной империи Запада, костяком которой являются ЕС/НАТО.

Стратегическая задача

Стратегическая задача России имеет два среза-измерения – собственно украинское и западное. Уже для многих у нас и вовне очевидно, что речь идёт об опосредованной прокси-войне Запада против России. Причём Запад, потеряв всякую осторожность, оказался многопланово вовлечённым в конфликт на Украине. Пересечено множество «красных линий», предполагаемых в противостоянии ведущих ядерных держав, что ставит вопрос об эскалационном «долге» с нашей стороны, более того – вообще о восстановлении доверия к ядерному сдерживанию как основе глобальной стратегической стабильности.

Реалии СВО, как военные (переход к обороне, частичная мобилизация, систематическая кампания по разрушению критической инфраструктуры Украины, прежде всего энергетической; комплексная адаптация российских ВС к выявившемуся характеру ТВД), так и территориально-политические (включение в состав России республик Донбасса и ещё двух областей Украины, институционализация СВО в мировой политике и интеграция СВО в повседневную жизнь страны), дают основания для комплексной переоценки ситуации. Имеется в виду курс на осуществление широкого военно-политического манёвра на обоих взаимосвязанных геостратегических направлениях – украинском и европейском/евроатлантическом.

Цель – надёжно и предсказуемо обеспечить безопасность России военными средствами, то есть добиться того, чего не удалось сделать с помощью проектов документов от 15 декабря 2021 года. При этом стоит исходить из отсутствия на обозримую перспективу (10–15 лет) возможности договорного урегулирования как на Украине, так и в целом в Европе, и, соответственно, необходимости действовать односторонне.

Другой важный момент – прогнозируемая усталость российского общества от затяжного конфликта на Украине и недоумение по поводу неспособности его быстро завершить решительными действиями. Соответственно, вызывает сомнение утверждение о том, что время работает на нас. Но стоит помнить, что cтрана долго развивалась в ложном направлении, широко были распространены иллюзии относительно доброй воли Запада, безальтернативности развития в западной системе координат. Промедление с ответом на западный вызов ещё на пять-семь лет могло иметь катастрофические последствия для будущего России. Разумеется, завершение СВО на наших условиях не будет принято Западом. Это стимул к трансформации страны на основе преодоления западоцентризма во внешних делах – так называемого «поворота на Восток» в нашем международном позиционировании. Приоритет должен быть отдан перелому на Украине уже в этом году. Всё остальное вторично, как и наши отношения с Европой, у которых в любом случае нет позитивной перспективы – здесь нам нечего терять, и не наша в том вина.

Удовлетворительным исходом СВО (определение победы) может быть только территориально-политическое переустройство всей современной Украины на новой геополитической и идеологической основе. Сохранение киевского режима на любой урезанной территории с выходом на Запад означало бы не только российское «увязание» на Украине, что вполне устроило бы Запад, но и создание на нашей западной границе непосредственной военной угрозы со стороны НАТО на уровне обычных вооружённых сил, условно 300-тысячного формирования Сил быстрого реагирования альянса и 250-тысячной польской армии, угрозу полной блокады Калининградской области и нашего флота на Балтике, приём в НАТО Швеции и Финляндии, не говоря уже о перспективе размещения в Европе американских ракет средней и меньшей дальности. Мы оказались бы перед реальной перспективой силового противостояния с Западом на всей протяжённости нашей западной границы с неопределённым, в том числе по времени, исходом. Это чревато если не реальными боевыми действиями, то войной на истощение с постоянной угрозой нашей собственной территории, что означало бы балансирование на грани ядерной эскалации и Третьей мировой. Для нас такой вариант стал бы самоистязанием.

Какая стратегия: упреждение

Выигрышной представляется превентивная стратегия (по аналогии с СВО) с форсированием прямого конфликта с НАТО одновременно на двух уровнях – внутреннем и качественной эскалацией в ответ на западную. Речь могла бы идти об объявлении страны в состоянии де-факто войны с НАТО. Альянс после тридцати лет расслабленности, включая материальную и морально-психологическую (Европа оказалась в «постгероической эпохе»), к такому не готов, отсюда и попытка развязать атаку на Россию руками киевского режима – отсчёт надо вести от февральского госпереворота 2014 года. Этот момент может быть упущен, если мы им не воспользуемся сейчас. Речь о переносе нами конфликта на пространство НАТО, причём на уровне недвусмысленной угрозы применения ядерного оружия и открытия военных действий в космосе – без последних мы не сможем вполне воспользоваться своим доминированием в воздухе.

Наша доктрина применения ядерного оружия оставляет за нами право трактовать, что составляет угрозу существованию нашего государства. Как представляется, статья Генри Киссинджера от 17 декабря 2022 г. в журнале “The Spectator” и совместная статья Кондолизы Райс и Роберта Гейтса в газете “The Washington Post” от 7 января 2023 г. свидетельствуют о понимании угрозы именно такого развития событий, в том числе в ответ на поставки Киеву западной бронетехники, не говоря уже о потенциальной «коалиции желающих» во главе с США для вступления на территорию Украины в обход коллективного решения НАТО. Суммирует эти размышления в элегантном академическом стиле RAND Corp. в своём последнем исследовании «Как избежать затяжной войны» (на Украине). Авторы рекомендуют подчинить политику Вашингтона двум главным приоритетам – предотвращению применения Россией ядерного оружия (говорится только об Украине) и недопущению эскалации на уровень прямого конфликта между Россией и НАТО. И то, и другое не исключается и рассматривается отдельно. Всё остальное, включая территориальный вопрос, продолжительность конфликта и форму его завершения, вторично.

По сути, администрацию Байдена подталкивают к созданию стимулов для Киева вступить в переговоры, поскольку затяжной конфликт не отвечает интересам США – его издержки значительно перевешивают возможные преимущества. Тем более что Россия уже абсорбировала западные санкции и продемонстрировала решимость довести дело до конца, а США и Запад, не будучи прямо вовлечены в конфликт, не в состоянии влиять на его течение и исход. Примечательно, что никто (Киссинджер лишь намекает на возможность чего-то в этом плане в будущем) не рассматривает вопрос об урегулировании украинского кризиса в пакете с обновлением европейской архитектуры безопасности, без чего любые гарантии не вызывали бы доверия у Москвы. Оно уже подорвано и, надо полагать, надолго, а значит – гарантии должны носить «физический» характер, предполагающий контроль над территорией и институты.

В качестве встречной позитивной программы мы могли бы предложить провести европейскую мирную конференцию, или как вариант – евразийскую с участием Китая и Индии, которая так и не была созвана после окончания холодной войны. Она зафиксировала бы статус Украины как европейской страны (по аналогии с европейской Германией – в пику германской Европе) и подтвердила бы неприемлемость возрождения фашизма/нацизма и агрессивного национализма в любой форме, закрепив итоги Второй мировой. Продвинулось бы дело ядерного разоружения и неразмещении оружия в космосе: в частности, мы могли бы заявить о поддержке Договора о запрещении ядерного оружия 2017 г. и предложить США параллельно работать с другими членами «ядерной пятёрки» и другими ядерными странами по коллективному присоединению к нему (Лондон и Париж и без того пытаются сидеть на двух стульях в этом вопросе).

Запад остался бы с обесцененным пространством, а время принадлежало бы нам. Мы воспользовались бы советским не только физическим (ядерным), но и стратегическим наследием, если иметь в виду «особый способ ведения внешней политики посредством угрозы войной империалистам» Никиты Хрущёва, который, благодаря Берлинскому и Карибскому кризисам, создал условия для разрешения проблемы Западного Берлина и для запуска процесса контроля над вооружениями между Москвой и Вашингтоном. На этот раз нашим важнейшим преимуществом была бы индифферентность по отношению к территориям за пределами современной Украины: никаких наземных операций.

Что касается остального мира. Подтвердилась бы историческая истина, что новый миропорядок, включая валютно-финансовый, может быть только результатом войны (или её подобия, то есть не обязательно по форме, но по существу – наш творческий вклад в теорию международных отношений). Конфликт в Европе не вышел бы за региональные рамки и Запад подвергся региональному скукоживанию.

Незападные страны, составляющие мировое большинство, с презрением отнеслись бы к тому, что «цивилизованные европейцы» вновь не смогли договориться между собой и поставили мир на грань ядерной катастрофы. Это стало бы эмансипирующим опытом в плане избавления от неоколониальной зависимости с лидирующей ролью России. Подкрепилась бы вера в ядерное сдерживание, от чего выиграли бы все.

В части внутреннего развития Россия получила бы пространство и время, которые позволили бы ей повторить экономический и технологический прорыв советского образца первых послевоенных десятилетий. Это – безусловный императив, если мы хотим позиционировать страну как культурно-цивилизационный центр многополярного мира – визави не только США/Запада, но и Китая. Тут не обойтись без обеспечения высоких темпов экономического роста, а также без формирования суверенного, национально ориентированного, открытого всему миру образовательного и культурного пространства.

Источник Source