Цитировать самого себя – чрезвычайно дурной тон. Но непреодолим соблазн начать статью, приуроченную к годовщине российской военной кампании на Украине, с финала заметки, написанной для «Профиля» ровно год назад. «Крепость Россия» самоотверженно решила устроить себе проверку на прочность. Заодно став агентом кардинального изменения всего мира», – высказался 25 февраля 2022 г. автор этих строк.
Двенадцать месяцев спустя можно констатировать, что проверка идёт своим чередом и носит комплексный характер. А изменения мира, ускоренные российскими действиями, вполне можно назвать кардинальными. Ну и синтез двух незатейливых умозаключений: место, которое Россия займёт в том самом кардинально изменившемся мире, напрямую зависит от результата той самой проверки на прочность. И оно пока не определено.
Уход вместо победы
В конце прошлого – начале этого века, когда Соединённые Штаты находились на пике могущества и достаточно бесцеремонно этим пользовались, кто-то из проницательных комментаторов обратил внимание на интересный феномен. Из военно-политического вокабуляра исчезло слово «победа». Военная сила применялась масштабно и с амбициозными целями – смена режима, установление демократии, предотвращение гуманитарной катастрофы. Но итог кампаний (если не считать свойственных американской политической культуре трескучих лозунгов) всегда формулировался в категориях «стратегии ухода» (exit strategy) – способности свернуть операцию и покинуть место действия без материальных и имиджевых потерь.
С этим у США не особенно клеилось. Каждая следующая акция (будем вести отсчёт с «Бури в пустыне») завершалась всё менее внятным результатом и оставляла всё более острые вопросы о целесообразности начинания. А когда громогласно объявлялась «победа», как, например, в Багдаде весной 2003-го, вскоре выяснялось, что истинные катаклизмы впереди. И на повестке дня опять-таки оказывался вопрос – как уйти, минимизировав издержки.
Специальная военная операция ВС РФ на территории Украины имеет ряд внешних сходств с кампаниями, которые Соединённые Штаты вели с 1990-х до начала 2010-х годов. Например, провозглашение лозунгов вместо чётко определённых целей и, соответственно, отсутствие конкретно очерченных параметров победы, заменявшихся идеологическими декларациями. Возможно (здесь мы исключительно гадаем), имели место и более предметные сближения, а именно – задача быстрой смены враждебного режима для изменения ориентации страны. Как бы то ни было, стратеги СВО пошли дальше схемы, присущей американским операциям.
Критерии победы не обнародуются, но не предусмотрено и никакой «стратегии ухода», выхода из вооруженного конфликта.
И это легко объяснимо. Потому что здесь внешнее сходство кончается, и начинаются качественные отличия нынешних событий от тех, в которые в разное время были вовлечены американцы.
Пораженье от победы
Практически все американские операции со времени Второй мировой были связаны с поддержанием существующей международной иерархии – двухполюсного равновесия во время холодной войны либо гегемонии США после её завершения. И результат имел меньшее значение, чем процесс.
Поражения, каковые случались регулярно, были неприятны и иногда очень болезненны, однако оставались звеньями непрерывного отлаживания существующего статуса. Рамка не менялась, будь то паритет с СССР или последовавшее за его крахом доминирование.
Неудачи наносили урон конкретным президентам или партиям, сказывались на международном положении и репутации страны, но не грозили фатальным ущербом. Если дела принимали совсем скверный оборот, американцы могли просто уйти (благо события разворачивались, как правило, очень далеко от их границ) и перевернуть неприятную страницу, как это случилось когда-то во Вьетнаме, а недавно в Афганистане. Победа и поражение не имели определяющего значения, потому они в конечном итоге и оценивались не в экзистенциальных, а в арифметических категориях – число жертв, военно-технический урон, финансовые затраты.
Ревизионистский альтруизм
Россия вступила в активные боевые действия совсем иного рода. Во-первых, они разворачиваются в непосредственной близости от её границ на территории, степень связей с которой невозможно преувеличить. Присутствуют явные элементы гражданской войны, а это значит, что затрагивается практически всё российское общество. То есть «уход» в данном случае означал бы мощное общественно-политическое и даже культурное потрясение с непонятными последствиями. Не говоря уже о том, что соотношение сил противников, предполагавшее изначально серьёзный перевес в сторону России, оказалось иным. И военные возможности Украины, поддержанной «коллективным Западом», не позволяют исключить совсем неблагоприятные для Москвы сценарии. Иными словами, уйти и забыть всё, как страшный сон, Россия не сможет, даже если бы этого и захотела.
Второе отличие – баталия ведётся не за сохранение международной иерархии, а за установление новой. Мы точно не знаем, что в первую очередь имел в виду Владимир Путин, отдавая приказ о начале СВО, – решение украинского вопроса, обеспечение другой системы безопасности в регионе, создание стимулов для внутреннего переустройства или всё сразу в какой-то пропорции. Но вне зависимости от мотивации СВО стала вызовом, брошенным лидерам прежнего мироустройства.
Парадокс в том, что вызов бросила не держава, по своим параметрам способная претендовать на статус нового лидера и в таком качестве всеми воспринимающаяся (Китай), а страна, на мировое доминирование не замахивающаяся, да и не имеющая для него ресурса. Россия прежде всего озабочена собственными проблемами (реальными и воображаемыми), но пришла к заключению, что в рамках существующей системы взаимоотношений (с центром на Западе) решить их не удастся. То есть Россия – ревизионист, но не ставящий цели вытеснить законодателя мод и занять его место.
Задача – подорвать западный порядок, сформировавшийся в период, когда никто другой не мог или не хотел ему ничего противопоставить.
Гибридные гладиаторские бои
Гегемон отреагировал быстро и решительно, потому что понял: на кону вопрос о власти. Спустя год после начала специальная военная операция по защите жителей Донбасса превратилась в схватку за будущую расстановку сил в мире, по сути (пока не по форме) мировую войну. Но очень странную.
Россия, возможно, вопреки исходным намерениям, выступает в качестве авангарда сил, заинтересованных в изменении расстановки. Но они не собираются вмешиваться ради этого в поединок. Более того, в целом понимая и даже одобряя направление, в котором российские действия толкают мировую ситуацию, они не считают нужным поддерживать Москву. Между тем блок стран, возглавляемый США, напротив, консолидировался для защиты своих позиций и мобилизовал небывалое содействие в пользу страны, воюющей в их интересах. Сильно утрируя, можно сказать, что Запад и не-Запад ведут друг с другом опосредованную битву, только первый максимально накачивает своего гладиатора (Украину), а второй, возможно, болеет за свою боевую единицу (Россию), но выжидает, справится ли она сама.
Набор фишек
Вопрос, который вытекает из вышеизложенного: повысится или понизится статус России в международной системе по результатам конфликта?
Восприятие России как весьма влиятельного международного игрока достигло пика ко второй половине 2010-х после крымских и сирийских событий, расширения её присутствия на постсоветском пространстве, а также на фоне волны истерии по поводу российского кибер- и прочего вмешательства практически по всему миру. СВО, которая пошла не по предполагавшимся сценариям, скорректировала оценку мощи и способностей России в сторону понижения. Напряжение, с которым Россия решает поставленные перед самой собой военно-политические задачи, приводит внешних наблюдателей к выводу об ограниченности её возможностей. Необходимость концентрировать все ресурсы на одном направлении действительно сильно сковывает Москву на всех остальных.
В то же время истекший год показал, что степень устойчивости и адаптивности России к внешним стрессам, даже самым резким, выше, чем предполагали. А ресурсно-логистический потенциал таков, что попытки «вырубания» её из мировой системы ведут к изменению многих цепочек, но не к превращению России в вынужденного отшельника.
Иными словами, подтвердилась роль России как страны, во многом незаменимой по своим тактико-техническим характеристикам, что должно способствовать смещению вверх её позиций в будущей мировой схеме. А вот с точки зрения участия в «большой игре» набор российских фишек, прежде всего силового характера, оскудел как минимум на данный момент. Отсюда и рассуждения, что при определённых обстоятельствах не исключено использование «последнего довода королей» – ядерного оружия. Мысль, которую теперь охотно тиражируют на Западе, заключается в том, что при любом исходе кампании Россия уже переместилась в низшую лигу, показав, что представление о её силе было преувеличенным.
Сердито и сосредоточенно
Делать выводы, без сомнения, преждевременно. Однако трудно отрицать, что итогом специальной военной операции, какие бы задачи в ней ни ставились, будет выяснение реального веса и места России на мировой арене на относительно долгий период. Послание Владимира Путина Федеральному собранию в канун годовщины начала СВО, от которого ждали геополитических откровений, содержало иное.
Фактически основной лейтмотив сводился к призыву заняться раскрытием собственного потенциала, не раскрывавшегося в предшествующие десятилетия из-за ошибочной, по мнению оратора, ставки на интеграцию во внешнее пространство и заимствование источников развития там. В речи президента окружающий мир присутствовал только как субъект, с которым нужно максимально размежеваться (Запад) либо использовать его транспортно-логистические возможности (остальные). Перефразируя порядком избитую цитату XIX века, Россия сердится и сосредотачивается.
Домысливать за главу государства, тем более такого выдающегося конспиратора, – занятие неблагодарное. Но рискнём предположить, что Путин сознательно или неосознанно уловил суть момента.
Россия такая, как она есть и где она есть, способна играть очень существенную роль за счёт собственного потенциала, за счёт присутствия в мировой географии и политике, не предпринимая особенно интенсивных действий.
Её попросту очень трудно обойти. Рост влияния в предшествующие двадцать лет был до некоторой степени пузырём, который всё равно бы лопнул. А возвращение к материальному фундаменту делает образ более блёклым, но зато и более натуральным. В некоторой степени затяжные боевые действия, которые президента, судя по его словам, не пугают (то, что на Западе называют «войной на истощение»), – способ опереться именно на сильную сторону России, её традиционное умение выдержать больше и дольше, чем её недруги.
Вбок не пустят
Всё это было бы стройно, но есть нюанс. С точки зрения Путина, Россия, которая будет усиливаться, занимаясь собой, так или иначе включает в себя Украину. С точки зрения противников России, как раз этого не должно случиться никогда, потому что повлечёт за собой лавинообразное обрушение западного доминирования. Ну а с точки зрения остальных заинтересованных наблюдателей, именно эта коллизия и является решающей.
Соответственно, к чему бы ни стремились в Москве, логика решающей битвы за международную иерархию будет выталкивать Россию на авансцену противостояния. И снова и снова проверять на прочность, стремясь использовать выявившиеся слабости. Спустя год после судьбоносных решений мы по-прежнему не можем однозначно сказать, является ли происходящее для России движением вверх или движением вниз в мировой политике. Собственно, не исключено, что оптимальным вариантом для страны было бы на самом деле движение вбок, от явной конфронтации к опоре на саморазвитие. Но этого России, кажется, никто позволять не собирается.
Профиль
Источник Source
