Либеральная демократия и ветер перемен

Spread the love

Оптимизм по поводу светлого будущего либеральной демократии как универсальной политической системы давно иссяк. Он подогревался внезапным крушением социалистического блока. После исчезновения этого противовеса осталась одна политическая система, которую общества могли взять за образец, и одно направление, в котором они могли развиваться. Но, если непредвзято взглянуть на мир сегодня, ясно, что тот коллективный оптимизм был преждевременным.

Первоначальный расцвет либерально-демократических систем, особенно в Восточной Европе, не привёл к быстрому и устойчивому распространению демократии в других регионах мира. Наоборот – довольно скоро по историческим меркам и в странах, принявших либерально-демократическое кредо недавно, и там, где либерально-демократическое устройство долгое время было нормой, начался процесс движения в обратном направлении.

В ретроспективе кажется странным, что либеральная демократия ещё совсем недавно действительно воспринималась как система, которая в будущем станет преобладающей в мире. Любой историк или политолог мог бы вспомнить, что течение времени несёт перемены и что нет ничего более постоянного, чем сами перемены. Ведь и либеральная демократия претерпела в ходе истории значительную трансформацию – от процветания рабства до утверждения расового равенства. Соответственно, можно было бы сделать вывод, что демократия – продукт определённого набора факторов и обстоятельств, которые, сменяясь во времени, оказывали давление и на либерально-демократическую систему, вынуждая её меняться. Это объясняет, почему попытки пересадить либеральную демократию в разные регионы мира – например, в бывшие колонии – встречали сопротивление и нередко заканчивались частичным или полным провалом. Условия, способствовавшие эволюции либерально-демократических систем в одних обществах, просто отсутствовали в других. Данное наблюдение не означает, что некий набор факторов и обстоятельств неизбежно приведёт к предопределённому результату, а просто свидетельствует о том, что между имеющимися условиями и вероятным развитием событий существует разумная корреляция.

Сегодня либерально-демократические режимы оказываются под угрозой не только в новообращённых странах, но и там, где они чувствовали себя устойчиво на протяжении десятилетий или даже столетий. Рассмотрим ряд событий, которые являются продуктом социально-экономических и технологических изменений, чтобы понять, как они способствовали размыванию либерально-демократических систем и продолжают это делать. К читателю лишь одна просьба: учитывать, что предлагаемые объяснения пока несколько хаотичны и разрозненны, так как охватывают ряд переменных из разных областей. Они могут служить скорее ориентиром или гипотезой, требующими тщательной проверки и/или предлагающими направления для дальнейших исследований.

Фрагментация: от классовой к проблемно-ориентированной политике

Число партий (или эффективное число партий, по индексу Лааксо – Таагепера) в законодательных органах либеральных демократий за последние четыре-пять десятилетий значительно возросло. Утверждается, что это не вредит здоровью законодательных собраний, а даже наоборот – способствует представленности разнообразных мнений и интересов. Но реальный опыт говорит об обратном.

Во-первых, увеличение числа парламентских партий приводит к необходимости формировать коалиционные правительства с участием сомнительных партнёров, которым трудно договориться, что делать, или, точнее, как эффективно «управлять». Поэтому актуальным трендом сегодня стало «выживание без управления». Это означает, что правительствам часто не удаётся решить важные проблемы, с которыми сталкивается общество, что подрывает доверие к либерально-демократическому процессу. Причина подъёма популистских партий, выступающих против истеблишмента справа и слева и бросающих вызов либеральной демократии, может заключаться как раз в изъяне фрагментированной партийной системы.

Во-вторых, разрастание парламентских партий свидетельствует о том, что партии менее успешно, чем в прежние времена, объединяют интересы разных групп населения. Они всё чаще представляют интересы меньшинств, которые раньше отдавались на откуп соответствующим специализированным объединениям и организациям гражданского общества. Ниже я попытаюсь вкратце объяснить, что сосредоточение парламентских партий на узких интересах может представлять проблему для достижения компромисса, который является неотъемлемым ингредиентом либеральной демократической политики.

Либерально-демократическая система эволюционировала с течением времени. Хотя некоторые её черты отсылают к эпохе Средневековья, принцип, согласно которому население должно избирать своих правителей, унаследован от эпохи промышленной революции. Этот процесс описывается по-разному: одни делают акцент на модернизации, к которой привела индустриализация, другие – на капиталистическом развитии. Рискуя чрезмерно упростить очень сложный исторический вопрос, я попытаюсь доказать, что демократическое устройство возникло из конфликта или антагонистических отношений между промышленниками, которые были держателями капитала, и рабочими, которые стремились снизить уровень эксплуатации и улучшить своё социально-экономическое положение. Это был отнюдь не лёгкий процесс; он потребовал длительной борьбы и кровавых революций. Важнейший вопрос, кто имеет право голоса, вызывал бурные споры. Достаточно вспомнить, что всеобщее избирательное право, включавшее женщин и цветных, утвердилось лишь во второй половине XX века.

Именно большая численность дала рабочему классу возможность компенсировать свою главную слабость – ограниченность материальных ресурсов.

Политика индустриальных обществ характеризовалась преобладанием двух тенденций – либерально-экономической и социал-демократической, которые часто, но не всегда, получали воплощение в виде двух основных политических партий. Иногда число партий было больше двух, но они формировали достаточно устойчивые созвездия, которые менялись ролями в ранге правительства и оппозиции через выборы. Результатом такой конкуренции стало зарождение и рост государства всеобщего благосостояния. Хотя его содержание или охват варьировались в разных странах, постепенно граждане большинства индустриальных обществ стали пользоваться социальными благами, включающими минимальную заработную плату, пенсионные выплаты, защиту от безработицы, медицинское страхование и другие подобные удобства.

Развитие индустриального общества благодаря значительному повышению производительности труда привело к трансформации классовой структуры и социально-экономической стратификации обществ. Те слои населения, что были заняты в сфере обслуживания, стали расти за счёт промышленных рабочих и специалистов, непосредственно занятых в производстве. Это обусловило появление сегодняшнего постиндустриального общества и повлекло значительные политические последствия, повлиявшие на условия, в которых изначально функционировала и процветала либеральная демократия.

На смену дихотомии «труд – капитал» пришла гораздо более сложная и тонкая социально-экономическая стратификация с весьма разнообразными заботами и интересами. В период, когда формировалось государство социального благосостояния, казалось, достаточно легко договориться о базовых потребностях основных классов общества; и в ходе многотрудного процесса проведения демократической политики были разработаны, приняты и усовершенствованы меры, в наши дни считающиеся само собой разумеющимися.

Когда же многие из основных проблем решились, ожидания людей от правительства стали более разнообразными. Жизненно важные материальные вопросы, по которым можно было вести переговоры и достигать компромиссов, заменили проблемами, интересовавшими ограниченные группы людей. В качестве примера можно привести подъём «зелёных», создавших в некоторых обществах политические партии. «Зелёные» объединили в нестабильные коалиции движения, обеспокоенные изменением климата, правами женщин и ЛГБТ-сообществ. Другие группы, вовлечённые в этот процесс фрагментации, включали организации, защищающие мультикультурализм, этнический национализм, регионализм, права религиозных меньшинств, различные формы политики идентичности и прочее. Участники этих движений больше заинтересованы в преследовании своих целей, чем в достижении консенсуса. Принятие политических решений иногда оказывалось возможным только за счёт формирования коалиций, но создание правительств, которые оставались бы у власти в течение длительного времени, стало почти недостижимым. В таких условиях властям сложнее реагировать на ожидания граждан и ещё более затруднительно проводить политику, направленную на искоренение долгосрочных проблем.

Политическое отчуждение большинства

Возникновение политики, ориентированной на интересы меньшинств, привело к последствиям, негативно сказавшимся на либеральной демократии.

Первый неприятный итог – правительствам всё труднее объединять людей, разрабатывать и воплощать в жизнь политику, удовлетворяющую большинство. Общее настроение недовольства было характерно почти для всех демократических обществ. Хотя определённая доля скептицизма в отношении властей присутствует всегда, и при демократии, и в авторитарной системе, нынешний уровень неудовлетворённости весьма высок.

Это повлекло за собой второе, но связанное с первым явление, которое лучше всего описать как чувство исключения из общественной политики. Важная и растущая часть населения в демократических обществах разочарована тем, что политики далеки от рядовых граждан и не существует каналов, через которые массы могут эффективно участвовать в управлении страной.

Разочарование простых граждан усиливается тем, как многие лидеры групп с узконаправленными интересами подходят к политике. По сути, она сводится к решению вопросов, не являющихся жизненно важными для большей части электората. Эти лидеры занимаются делом, которое им дорого, поэтому они недостаточно чувствительны к нуждам и заботам других, включая и тех, кто не согласен с их приоритетами. Они считают, что их идеология, концепции и программы самоочевидны и верны и ожидают, что все будут соглашаться с ними без вопросов и возражений. Такое видение распространяется не только на принципы, но и на конкретные меры их реализации, не оставляя места для дискуссий. И воспринимается многими избирателями как высокомерное, они лишь убеждаются в том, что их не уважают и не ценят как граждан.

Курс на решение проблем меньшинств не только привёл к политической фрагментации, снизившей способность правительств оправдывать ожидания большинства граждан, но и породил чувство отчуждения от демократической политики.

Страх перед будущим: иммиграция и автоматизация труда

Хотя последствия происходящих с нами технологических изменений ещё до конца не осознаны, модель будущего, в котором автоматизация сделает человеческий труд невостребованным, уже вызывает большое беспокойство. Нетрудно найти футуристические прогнозы, в которых описывается, что класс высокоинтеллектуальных и образованных людей станет доминировать, работой низкого уровня обеспечат немногих, а остальные и вовсе лишатся возможности для полноценной занятости. Однако предсказания, основанные на текущих тенденциях, особенно с использованием линейной логики, не оправдывались и в прошлом. Достаточно вспомнить демографические прогнозы Мальтуса о конце света из-за того, что растущее в геометрической прогрессии население вымрет от голода, поскольку производство продуктов питания расширяется только в арифметической прогрессии. Мы также можем вспомнить огромное число книг, написанных в конце прошлого тысячелетия, которые предлагали противоречащие друг другу сценарии грядущего.

Тем не менее речь идёт о восприятии и о том, как оно влияет на поведение в отсутствие уверенности в завтрашнем дне. В настоящее время, похоже, среди различных слоёв населения, в основном низших, растёт неуверенность и страх, что автоматизация сделает людей ненужными и приведёт к безработице и маргинализации.

Капитал всегда искал пути снижения стоимости труда. Эта мотивация способствовала росту его производительности и стала движущей силой экономического развития. Труд также выиграл от роста производительности – в плане как повышения доходов, так и умножения социальных благ. Однако развитие государства всеобщего благосостояния привело к росту стоимости рабочей силы за счёт установления достаточно высоких минимальных зарплат и законодательных социальных мер. Это, в свою очередь, побудило бизнес искать пути снижения издержек на рабочую силу.

Использовались три способа.

Первый – перемещение предприятий туда, где стоимость рабочей силы ниже, что приводит к безработице в странах, откуда уходят предприятия – по крайней мере, временной.

Второй – наём импортной рабочей силы. Когда существует либо общий дефицит, либо отраслевой дефицит рабочей силы, правительства могут проводить целенаправленную политику по её ввозу. Так было в Германии 1960-х гг., когда рабочая сила внутри страны просто не могла удовлетворить потребности растущей экономики. Пример нам более близкий – перемещение нелегальных трудовых иммигрантов через границы (молодые люди надеются достичь благополучия в более процветающем обществе, где соглашаются работать за гроши); тут можно выделить переток испаноязычной рабочей силы на американский рынок. В последние годы нелегальная трудовая миграция осложнена массовым притоком беженцев из стран, страдающих от внутренних беспорядков.

Третий – внедрение трудосберегающих методов. Если поиск методов и инструментов экономии труда был извечной заботой бизнеса, то последние достижения в области цифровизации, автоматизации и робототехники привели практически к парадигмальному сдвигу, который постоянно порождает новые способы снижения потребности в человеческом труде.

Три перечисленных тенденции, особенно нелегальная миграция и автоматизация, вызвали негативную реакцию в экономически развитых странах. Значительная часть населения, опасаясь, что автоматизация может оставить их без работы, склоняется к политике экономической защиты и ограничения иммиграции. Такие настроения подкрепляются культурным аргументом, дескать иммигранты угрожают образу жизни общества, в которое они внедряются. Хотя приезжие часто берутся за работу, которую местные жители выполнять не хотят, помогают снизить реальную нехватку рабочих рук в таких областях, как сельское хозяйство, открывают предприятия, расширяющие занятость и рынок труда, а некоторые привносят навыки, которые пригождаются принимающей стране, это не имеет значения в глазах коренного населения. Разочарованные избиратели ожидают от политиков решения проблем, которые они связывают непосредственно с иммиграцией и автоматизацией труда. Правительства, конечно, могут ограничивать иммиграцию, но не в состоянии полностью остановить её, если только не будут готовы поставить в крайне невыгодное положение местное население и бизнес и/или пойти на существенные нарушения прав человека. С другой стороны, в случае автоматизации они вообще мало что могут сделать.

Глобализация, вмешательство и свободы

Проблема иммиграции и автоматизации возникла в то время, когда под влиянием неолиберальных идей, расцветших после распада биполярного мироустройства, глобализация уже пронизала всю мировую экономику. Это ярко проявилось в устранении национальных барьеров для торговли и движения капитала. Свободное движение капитала и товаров, как утверждалось, принесёт пользу всем, расширив мировые рынки и доходы. Как ни странно, а может, и вполне предсказуемо, сторонники глобализации не включили свободное движение рабочей силы в своё видение экономических свобод.

По мере развития неолиберальной глобализации становилось всё более очевидно, что она порождает ряд проблем. В экономически развитых обществах, которые способствовали глобализации, свободная торговля умножала количество импортных товаров, составлявших прямую конкуренцию товарам местного производства, а движение капитала заставляло компании переносить инвестиции и производство в страны с более низкими издержками. В ответ на эти нежелательные последствия популистские движения начали убеждать общественность и правительства, что конкуренция несправедлива и необходимо защитить внутренние рынки. Наиболее ярко такое проявилось в США при Дональде Трампе, который добавил соображения безопасности в обоснование начатой им политики сокращения импорта.

Власти способны обеспечить защиту внутренних рынков, ограничив импорт с помощью налогов, квот и других средств, но в меньшей степени они в силах обуздать деятельность транснациональных корпораций. Хотя правительства иногда приводят аргументы безопасности для ограничения возможностей компаний-гигантов, а в других случаях пытаются убедить их сохранить инвестиции на родине, предлагая щедрые стимулы, они не могут им диктовать. В глазах избирателей это выглядит как слабость, на которую также указали популисты, считающие политический класс коррумпированным, а современные экономические механизмы – порождением их корыстных интересов.

Такое положение дел, когда люди ожидают, что различные государственные программы станут реагировать на их экономические запросы и затруднения, открыло путь к широкому и чрезмерному вмешательству государства не только в экономику, но и в жизнь общества. Пандемия COVID-19 и вовсе создала чрезвычайную ситуацию во многих странах. Для преодоления последствий правительствам пришлось изменять и даже игнорировать практику рыночной экономики, а в некоторых случаях и принципы свободного общества. Сбор данных о каждом человеке, ставший неотъемлемой частью общей тенденции, в долгосрочной перспективе послужит инструментом для вмешательства правительств в личную жизнь граждан, что представляет серьёзную угрозу индивидуальным свободам. А небрежное применение экономических мер способствует не только произвольному вторжению правительства в экономику, но и коррупции.

Деньги и демократический процесс

В стандартных описаниях принципов действия либеральной демократии, например, в анализе Роберта Даля о механизме демократии в Нью-Хейвене, говорится, что избиратели организуются и умудряются влиять на политику, достигая некоторого успеха. Это даёт им чувство удовлетворения, и они продолжают участвовать в либерально-демократической игре. В этих материалах не оговаривается (и, возможно, не признаётся) важная исходная предпосылка, согласно которой у любой такой группы избирателей должно быть достаточно материальных ресурсов и навыков, чтобы добиваться своих целей. Позвольте подчеркнуть, что фраза «достаточно ресурсов» подразумевает не их равное или даже справедливое распределение, а лишь то, что большинство групп избирателей обладают достаточными ресурсами в определённый момент времени для достижения политических целей.

«Цифра» ослабила связь между производственными процессами и экономикой. Сектор услуг расширялся за счёт промышленных отраслей, о чём свидетельствует снижение численности профсоюзов и, соответственно, их силы и влияния в большей части индустриального мира, вступившего в постиндустриальную стадию. Эта динамика в сочетании со всё более частыми спадами, которые мировая экономика переживает в последние годы, негативно сказалась на распределении доходов.

По сути, ситуация с распределением постоянно ухудшается, поскольку всё более узкая часть населения претендует на несоизмеримо большую долю ВВП.

Помимо того, что данная тенденция ставит менее обеспеченных людей в невыгодное положение в политическом процессе, их слабость усугубляется тем, что изменения в коммуникационных технологиях, а также в методах проведения кампаний и лоббирования сделали политическую деятельность более дорогостоящей. Сжимающаяся ресурсная база и рост затрат снижают политическую эффективность – как реальную, так и в восприятии избирателей, а именно, тех групп, чьё экономическое положение ухудшается.

Существуют доказательства роста коррупции среди представителей политического класса в устоявшихся либеральных демократиях, которые обычно гордятся тем, что придерживаются высоких этических стандартов – в отличие от своих коллег в авторитарных системах. Почему так происходит? Мы уже назвали одну причину – политическая деятельность подорожала. Любой, кто стремится быть избранным, должен иметь доступ к значительным материальным благам.

Деньги на финансирование политических кампаний поступают двумя способами: в одних странах партии и кандидаты полагаются исключительно на частные взносы, в других государство выделяет деньги партиям для финансирования как их обычной деятельности, так и избирательных кампаний. В системах, финансируемых государством, партии могут принимать и частные взносы. Многие демократии, полагая, что частные взносы создадут дисбаланс в пользу богатых, ввели ограничения на сумму, которую допустимо внести в пользу конкретного кандидата или партии. Кроме того, сбор средств может организовываться таким образом, чтобы поощрять небольшие взносы от большого числа доноров, а не щедрость нескольких богачей.

Однако на практике существует множество способов обойти правила. В частности, в некоторых молодых демократиях действующие кандидаты привыкли тратить средства государства во время своих кампаний, что равносильно использованию государственных денег в личных целях. Они также могут оказывать давление на частных субъектов, обещая вознаграждение или угрожая лишениями. Поскольку расходы на проведение политических кампаний подскочили, правительственные и оппозиционные партии, а также отдельные политики, либо действующие, либо только претендующие на выборные должности, ищут и обычно находят лазейки в законах. Дополнительные индивидуальные взносы поступают через третьи руки или группы, на которые не распространяются ограничения по взносам. Некоторые взносы в натуральной форме остаются неучтёнными, а услуги покупаются по ценам ниже рыночных. В зависимости от общества методы варьируются, но недостатка в них нет. Когда одни обращаются к сомнительным способам финансирования, другие начинают им подражать, в результате нравственные барьеры устраняются, а неэтичная практика берётся на вооружение, и критикам становится всё труднее добиться того, чтобы их голос был услышан.

Коррупционное финансирование политической деятельности, наиболее ярко проявляющееся на выборах, подрывает демократический процесс тремя способами.

Во-первых, группы, получающие деньги, приобретают чрезмерное влияние в политической игре, фактически не позволяя другим получить необходимые им средства.

Во-вторых, нарушения, допущенные при финансировании, увеличивают издержки проигрыша, поскольку виновные уже не будут иметь преимущества неприкосновенности благодаря пребыванию на государственных постах.

В-третьих, ущерб, нанесённый демократической политике, продолжает подрывать всю систему, поскольку лица, занявшие государственные должности, пытаются максимально расширить власть, извлечь всю возможную выгоду от пребывания на своих постах и продлить своё правление, даже если для этого придётся нарушить правила демократической игры. Как показали последние годы, во многих странах, в том числе в США, Польше и Турции, власть имущие пытались (в какой-то мере успешно) ослабить систему сдержек и противовесов и искали способы изменить работу избирательной системы в свою пользу.

Углубление связей между бизнесом и политикой привело к ещё одной проблеме. Современные политики привыкли жить так, как живут богачи, подражая им или перенимая их образ жизни. Раньше люди, занимающие выборные посты, понимали, что должны как минимум сохранять видимость обособленности от своих благодетелей. В последние годы такие барьеры, похоже, рушатся, в открытом доступе появляется информация, что министры из правящих кабинетов Франции и Германии проводят каникулы на яхтах в качестве гостей бизнесменов или отправляются на футбольные матчи на частных самолётах своих богатых друзей. В некоторых случаях лица, занимающие выборные должности, летают на правительственных или частных самолётах по личным делам.

Несомненно, тесные отношения между состоятельными людьми (особенно из мира бизнеса) и представителями политического класса значительно подрывают автономию последних. В демократической системе всегда существует вероятность поражения действующего политика на выборах, что заставляет его готовиться к нежелательному стечению обстоятельств. Лица, занимающие видные посты, хотят обеспечить себе подушку безопасности, хорошо оплачиваемую работу в качестве консультанта, советника, члена правления корпорации или даже лоббиста. Это заставляет заискивать перед благодетелями, которые, скорее всего, предложат им такую подушку безопасности в случае проигрыша на выборах.

Трудно судить, в какой степени тесная связь между толстосумами и политическим классом влияет на политику исключительно в пользу первых, хотя никто не сомневается, что такое происходит. Рост популизма в последние годы, будь то правого или левого толка – это в значительной степени следствие убеждённости, что политика работает в интересах денежных групп и политический истеблишмент коррумпирован и находится на службе у экономически привилегированных классов.

Популисты заявляют, что «народ» находится под пятой у «коррумпированного истеблишмента» и поэтому стремится заменить власть имущих «истинными представителями народа».

Такое понимание политики, по моему мнению, во многом является антитезой либерально-демократической повестке. Оно направлено на то, чтобы опрокинуть систему, предполагающую, что идеи и интересы конкурируют, сталкиваются, объединяются во имя достижения компромисса, в то время как избиратели меняют предпочтения между выборами в зависимости от результатов деятельности лиц, занимающих выборные должности.

Игра манипуляций: возможности политических элит по контролю над обществом

Устойчивый прогресс в области цифровизации позволяет собирать и обрабатывать огромный массив данных. Выдающиеся достижения в психологии, рекламе и других смежных областях значительно расширили возможности государственных и частных учреждений по манипулированию народными массами. В демократических странах движущей силой достижений часто были маркетинговые исследования. Но потенциал технологий и методов влияния на выбор человека не мог остаться незамеченным в политической сфере. И вскоре новые технологии манипулирования общественным мнением и голосованием стали неотъемлемой частью избирательных кампаний.

Однажды я разговаривал с представителями компании, занимавшейся организацией и проведением выборов. Они были абсолютно уверены в способности управлять поведением избирателей и не сомневались, что смогут гарантировать победу клиентам. Я спросил, проигрывала ли когда-нибудь партия или кандидат, на которых они работали. Неудивительно, что ответ был утвердительным. Это заставило меня поинтересоваться, как такое могло произойти. Объяснение оказалось довольно простым: кандидаты не прислушивались к советам консультантов. Этот разговор указывает на два фундаментальных вызова, с которыми сталкивается либеральная демократия: один касается избирателя, а другой – субъектов, ищущих голоса отдельных людей или партий.

Начнём с избирателя. Демократическая теория основана на предположении, что человек обладает свободной волей и принимает решения в соответствии со своими суждениями. Если он становится объектом воздействия, его выбор определяется другими, что нарушает фундаментальную предпосылку демократической теории.

В таких условиях демократический процесс превращается в игру между компаниями, каждая из которых пытается манипулировать избирателем лучше, чем конкуренты.

Можно ли назвать это демократическим мероприятием? Пусть об этом судят сами читатели.

Что касается субъектов. Если политики и политические партии хотят выиграть выборы, им не нужно предлагать избирателю тщательно продуманные программы – достаточно лишь следовать указаниям манипуляторов. Опасность такого подхода в том, что политика превращается в игру манипуляций для сохранения поддержки избирателя, а не процесс, при котором избирательные штабы разрабатывают программу и реализуют её так, чтобы добиться результатов в будущем, хотя их действия могут не получить немедленного одобрения электората. Иными словами, махинации с политической поддержкой влекут за собой ещё большее манипулирование в ущерб разработке и реализации политики, отвечающей потребностям и ожиданиям общества в долгосрочной перспективе. Это, в свою очередь, порождает недовольство истеблишментом и готовность отказаться от «тонкостей» либеральной демократии, неспособной удовлетворить запрос общества.

Те, кто придаёт большое значение сохранению сущности либеральной демократии как компонента будущего политического порядка, должны осознавать эти вызовы и пытаться найти ответы на них.

Интернет и укрепление власти лидера

Современные технологии позволяют политическим лидерам, будь то в правительстве или в оппозиции, общаться с аудиторией без посредничества партийных организаций и местных политиков. Другие формы политической коммуникации, конечно, существуют и используются по мере необходимости, но они, как правило, более актуальны или полезны в местной или коммунальной политике.

В прежние времена, когда не было возможности обратиться к избирателям через национальное телевидение и социальные сети, приходилось полагаться на поддержку политических организаций, рядовых членов партии и волонтёров. По мере развития технологий и появления возможностей проведения эффективных кампаний сначала с помощью телевидения, а затем и интернета, эта важнейшая функция волонтёров, членов партии и партийной организации начала медленно сходить на нет. Сегодня, если удаётся обеспечить финансирование, лидер партии может проводить большую часть избирательной кампании или текущей политики, опираясь на команду профессионалов, которые организуют его выступления на телевидении, готовят политическую рекламу, пишут речи, управляют отношениями со средствами массовой информации, проводят опросы общественного мнения, обеспечивают поток сообщений в соцсетях и так далее. Развился вид деятельности под названием «троллинг», когда наёмные работники ведут пропагандистскую деятельность для политического лидера в режиме онлайн.

Лёгкость, с которой политические лидеры сегодня обходят партийную организацию и членов партии при обращении к электорату, изменила отношения между ними.

В те времена, когда лидерам приходилось полагаться на сотрудничество с партийной организацией и волонтёрами, последние оказывали влияние на первых. В настоящее время всё чаще члены парламента рассчитывают на помощь главы партии в процессе их избрания. В некоторых случаях, когда лидер пользуется большей поддержкой, чем партия, он обретает достаточно власти и влияния, чтобы выделить кандидатов, которые в лучшем случае лично ему преданы, а в худшем – просто его приближённые, помогающие ещё более упрочить его положение.

Последствия укрепления политической власти лидера вызывают вопросы с точки зрения либерально-демократической повестки. Одной из важнейших особенностей демократии является система сдержек и противовесов между тремя ветвями власти. А когда народные представители обязаны политическим процветанием лидеру партии, им довольно трудно бросить ему вызов, даже если есть подозрения, что его действия нуждаются в проверке. Достаточно вспомнить Трампа или Эрдогана, чтобы понять, что я говорю не о гипотетической возможности, а о политической реальности.

Конечно, было бы явным преувеличением утверждать, будто развитие коммуникационных технологий само по себе приведёт к гибели демократии. Но до сих пор мы говорили о ряде событий, каждое из которых ведёт к сбоям в её функционировании. И хотя ни одно из них в отдельности не может настолько фундаментально подорвать либеральную демократию, чтобы полностью изменить её, я утверждаю, что в совокупности они вполне способны привести к её трансформации до неузнаваемости.

Информационное ускорение и краткосрочное мышление

Прогресс в скорости коммуникаций, молниеносное распространение новостей стало ещё одним революционным изменением, создавшим проблемы для либеральной демократии. Просто задумайтесь: когда в стране происходит какое-либо важное событие, все политические лидеры ощущают на себе давление, требующее немедленной реакции, но у них нет времени на получение полной информации о событии, на консультации со специалистами и, наконец, на тщательное обдумывание действий, которые следует предпринять. Этот «дефицит размышления» влияет на разработку и реализацию политики.

Скорость работает в ущерб консультациям со всеми государственными органами и соответствующими субъектами, не позволяя проанализировать многочисленные аспекты возможных действий, соответствия их имеющимся прецедентам и текущей политике, а также просчитать последствия, к которым они могут привести. Это влечёт за собой непродуманные действия правительств, а также необходимость частой перемены решений, что приводит к непоследовательной политике и подрывает доверие граждан. Противоречивые заявления лидеров, имеющих доступ к независимым средствам коммуникации и использующих их, ни с кем не советуясь, также вредят авторитету власти.

Ещё одним следствием нехватки времени на обдумывание и консультации является то, что это приводит к краткосрочному мышлению, заставляя правительства перескакивать от одной темы к другой; в таком темпе они не успевают оценить, что важно, а что сиюминутно или тривиально. Эта тенденция усугубляется развитием так называемых новостных каналов. Круглосуточное генерирование новостей может быть достигнуто только путём их повторения, детализации и расширения, благодаря чему их важность и значение порой раздуваются до неприличия. Когда общественность склонна думать, будто происходят важные или крупные события, политическому истеблишменту также приходится сосредоточиваться на сиюминутном в ущерб долгосрочной перспективе. С другой стороны, это может отвечать интересам лидеров, поскольку, прежде чем они займутся решением действительно стоящей проблемы, внимание общественности будет отвлечено на что-то незначительное. В связи с этим возникает вопрос, способна ли демократия в её нынешнем состоянии заняться теми проблемами общества, которые можно решить только путём разработки и реализации долгосрочной политики.

Возможно, изменения в коммуникационных технологиях влияют на демократическую политику ещё одним способом. Я сформулирую это в виде вопроса: привлекают ли нынешние средства создания и распространения новостей определённый тип личности в политику – личность, воспринимающую политику как шоу, где аудитория восхищается выступлениями лидера, а не его работой? Я не могу ответить на этот вопрос – наверное, ещё слишком рано искать ответ.

Заключение

Похоже, появились тенденции, которые могут привести к разрушению либерально-демократической системы. Я задался вопросом, являются ли они преходящими или сделают сохранение демократии трудным, а, может быть, даже невыполнимым делом. Как человек, чей личный политический выбор лежит в области поддержания и совершенствования либеральной демократии, я подумал, что должен поделиться своей озабоченностью по поводу серьёзных вызовов, с которыми в настоящее время сталкивается демократия, и своими опасениями, что этих вызовов, вероятно, станет ещё больше. Я решил предложить коллегам искать пути сохранения либеральной демократии и её приспособления к давлению перемен.

Возможно, например, что развитие нижних уровней власти за счёт сильных центральных правительств поможет частично смягчить недовольство работой властей в целом, поскольку более мелкие административные единицы будут более чутко реагировать на потребности и ожидания граждан. Участие граждан в управлении повседневными делами может быть расширено с помощью разных механизмов, которые повысят ощущение сопричастности к политической жизни. Необходимо устранить недостатки, негативные последствия неолиберального порядка и проблемы, связанные с отсутствием мультикультурализма. Возможно, стоит взять на вооружение гарантированный индивидуальный доход, обеспечить землёй крестьян и рассмотреть другие способы уменьшения экономического дисбаланса в обществе. Требуют развития меры по учёту культурных различий.

Несмотря на несколько мрачную картину, нарисованную мной, в заключение я хотел бы заметить следующее. Параллельно с тем, что давление на либеральную демократию усиливается, происходят и другие события, свидетельствующие о том, что она всё ещё ценится и многие в мире считают, что за неё стоит бороться. Демократия была основным инструментом, с помощью которого удалось добиться прогресса в соблюдении прав женщин, и, судя по всему, эта динамика сохранится. Не менее, а, возможно, и более важно то, что сползание некоторых стран к авторитарным формам правления привело к так называемой «обратной демократической реакции». Так что, возможно, что описанный тренд не является необратимым.

Продовольствие как оружие и оружие как помощь

Игор Пелличчиари

Предоставление вооружений приобрело полную легитимность как форма помощи. Право на самозащиту, по сути, признаётся базовой потребностью, следовательно, потребность в оружии приравнивается к потребности в гуманитарной помощи.

Подробнее

Источник Source


Spread the love