В конце 1915 – начале 1916 г. в ежемесячном женском журнале Die Frau между немецкой феминисткой Гертрудой Боймер и швейцарской пацифисткой Гезиной Нордбек состоялись дебаты на актуальную для военного времени тему ‒ «Законы Евангелия и законы Отечества». Тогда же они послужили для Макса Вебера поводом обратиться к своей многолетней знакомой Боймер с открытым письмом, опубликованным в февральском номере журнала за 1916 год.

Этот эпизод интеллектуальной истории времён Первой мировой войны сегодня даёт шанс реконструировать общий взгляд великого социального теоретика на большую европейскую политику, рассмотренную в ракурсе проблем войны и мира. Данное публицистическое высказывание классика мировой социологии интересно прежде всего тем, что за всем национальным пафосом Вебер сохраняет аналитическую трезвость в духе Realpolitik, указывая на принципиальность борьбы между крупными геополитическими игроками на мировой арене. Для него это противостояние носит экзистенциальный характер и является структурно неизбежным, вопреки прекраснодушным призывам пацифистов. Однако вначале скажем несколько слов об отчасти амбивалентном отношении учёного к мировой войне.

I.

С одной стороны, Макс Вебер воспринял войну столь же восторженно, как и многие его современники, в том числе крупные учёные и писатели по обе стороны фронта. Все они так или иначе надеялись, что общеевропейский военный конфликт принесёт радикальное обновление жизни и приблизит достижение желаемых целей в различных сферах, включая духовную. С другой стороны, в отличие от многих выдающихся европейских интеллектуалов, уже в августе 1914-го открыто поддержавших вступление своих стран в войну, немецкий социолог не спешил с публичными высказываниями и заявлениями. Мы не найдём его имени среди немецких учёных, чьи подписи стоят под знаменитым «Манифестом 93-х», который был опубликован 4 октября 1914 г. во всех крупных немецких газетах под заголовком «К культурному миру».

Но уже через несколько недель, по мере необходимости выражать соболезнования в связи со всё большим числом погибших на фронте в его собственном окружении, к этим характеристикам войны добавляются эпитеты «чудовищная», «ужасная» и т.п. Военные потери не обошли стороной и близких самого мыслителя – на Восточном фронте под Брест-Литовском погиб его младший брат, профессор архитектуры Карл Вебер. С объявлением мобилизации Макс Вебер сразу записался добровольцем, однако был признан негодным к отправке в действующую армию. Тем не менее весь первый год войны он носит военную форму, возглавляя в чине старшего лейтенанта запаса (а затем капитана) военный госпиталь в Гейдельберге. Кроме того, Вебер и его жена ради поддержки немецкого отечества вложили внушительную часть своих средств в облигации военных займов, что впоследствии привело их к потере значительной части состояния. При этом учёный воздерживался от публичных высказываний вплоть до Рождества 1915 г., когда в газете Frankfurter Zeitung вышла его программная статья «Внешняя политика Бисмарка и настоящее время».

Однако уже осенью 1914 г. в письме к Фердинанду Тённису, старшему коллеге и другому классику социологии, Вебер задаётся вопросом о возможности длительного мира даже в случае удачного для Германии исхода. В условиях невозможности полной гегемонии в Европе одной страны он считает чрезвычайно опасными любые великодержавные фантазии, не основанные на реальной оценке сил и на понимании национальных интересов. Поэтому после завершения службы в военном лазарете Вебер – безуспешно – пытался объединить трезво мыслящие силы немецкой политики в лице ряда депутатов рейхстага в своего рода коалицию, направленную против некоторых авантюрных планов военного руководства рейха. В частности, его беспокоила готовность командования флота во главе с гросс-адмиралом Альфредом фон Тирпицем развернуть неограниченную подводную войну в Атлантике. Вебер серьёзно и небезосновательно опасался, что нападения немецких субмарин на суда нейтральных стран неизбежно приведут к вступлению в войну США. Как известно, это действительно произошло в апреле 1917 г. и окончательно изменило баланс сил сражающихся сторон не в пользу Германии и её союзников. По этой же причине Веберу был чужд пафос получившего широкую известность воззвания немецких профессоров с утопическими требованиями войны до полной победы и аннексии вражеских территорий, известного как «обращение Зееберга» (июнь 1915 г.).

Напротив, Вебер оказывается в июле того же года в числе подписавших альтернативную «петицию Дельбрюка – Дернбурга», которую поддержали девяносто университетских преподавателей и другие тогдашние знаменитости. В ней содержался призыв к правительству проявить умеренность в определении целей войны, поскольку нереалистический подход к желаемому результату конфликта мог серьёзно ослабить позиции Германии и затруднить заключение честного мира, приемлемого для враждующих сторон. Эти же доводы привели Вебера в августе 1916 г. в число главных ораторов на митингах, организованных в десятках немецких городов проправительственной общественной организацией «Национальный комитет в поддержку почётного мира» под программным названием «На пороге третьего года войны». Сам он выступил с одноимённой речью 1 августа в Нюрнберге. К середине войны ключевыми для него понятиями были национальная честь, военная безопасность и гарантии статуса страны как признанного геополитического игрока среди других великих держав[1]. Примерно в таком историческом контексте и появилась полемическая реплика Вебера в женском журнале.

II.

Ежемесячный журнал Die Frau был основан в 1893 г. лидером женского просветительства и защитницей прав женщин Хеленой Ланге (1848–1930) и являлся печатным органом такой рамочной структуры буржуазного женского движения в Германии, как Союз немецких женских объединений. Непосредственной участницей военно-теологических дебатов 1915 г. в издании умеренных культурфеминисток, настолько заинтересовавших Макса Вебера, что он решил вмешаться в них, была политик и публицист Гертруда Боймер (1873–1954). В тот момент она возглавляла Союз, а после Ноябрьской революции 1918 г. стала депутатом рейхстага и даже занимала руководящую должность в министерстве внутренних дел Веймарской республики. Боймер была близкой подругой и соратницей жены учёного Марианны Вебер, также видной участницы женского движения – именно она сменила Боймер на посту председателя Союза в 1919 году. Боймер неоднократно гостила в доме Веберов в Гейдельберге, участвовала вместе с ними в различных политических и общественных событиях. Например, в том же 1919 г. совместно с Максом и Альфредом Веберами и другими участниками леволиберальной сцены выступила основательницей Немецкой демократической партии, в которой являлась заместителем председателя.

Значимая часть общественно-политической активности Гертруды Боймер была связана с журналом Die Frau, с которым она сотрудничала, а позже возглавляла. Сегодня многие выпуски данного издания оцифрованы и доступны в электронном виде на сайте городской и университетской библиотеки Кёльна[2]. Это позволяет всем желающим обратиться непосредственно к источникам по истории интеллектуально-политической борьбы за войну и мир в Европе чуть более ста лет назад[3]. В октябрьском выпуске этого журнала за 1915 г. и была опубликована вызвавшая дискуссию статья Боймер под названием «Между двумя законами». В ней она анализирует соотношение христианских заповедей и государственных законов. Отмечая явное несовпадение нормативных систем религии и политики, публицистка пытается легитимировать войну вообще и конкретно ведущиеся Германской империей боевые действия в рамках Первой мировой.

В январском номере уже 1916 г. опубликованы возражения на тезисы Боймер швейцарской пацифистки Гезины Нордбек. Та категорически оспаривала выводы первой, исходя именно из религиозной перспективы. Для неё как христианской публицистки у заповедей Иисуса не может быть никакой легитимной альтернативы в виде долга перед Отечеством, поскольку христианин воспринимает приказ идти воевать за свою страну как «внешнее принуждение». Внутренне же он обладает «волей к миру, а не волей к власти»[4]. Резко атакованная Боймер не удержалась от ответа в этом же номере, в основном повторив свои тезисы[5].

Видимо, адекватно оценив убедительность аргументов двух просвещённых дам, Вебер решил содержательно усилить позицию Боймер. В результате он выступил в февральском номере 1916 г. с открытым письмом к ней. Его тексту в журнале Die Frau предшествовало замечание о том, что публикуемые «рассуждения из письма профессора Макса Вебера (Гейдельберг) к доктору Гертруде Боймер кажутся редакции очень ценным дополнением к ведущемуся обсуждению». К открытому письму примыкало завершающее дискуссию замечание издательницы Хелены Ланге, что человек, даже будучи христианином, должен жертвовать собой во имя государственной необходимости, поскольку государство выполняет «задачи земной защиты духовных вещей». По данным издателей Полного собрания сочинений Макса Вебера, оригинал веберовского письма не сохранился, однако маловероятно, что название текста выбрано им самим. Вероятно, это сделала редакция Die Frau, чтобы сохранить для читателя связанность возникшей дискуссии[6].

III.

Взглянем на выраженную в тексте Вебера позицию с точки зрения его политической социологии. Почти за 20 лет до полемики в женском журнале учёный в своей инаугурационной речи «Национальное государство и народнохозяйственная политика», произнесённой в 1895 г. при вступлении в должность профессора Фрайбургского университета, формулирует программный для всего его творчества тезис о принципиально агональном характере модерна, лишь кажущегося внутренне замирённым, но структурно порождающим борьбу за существование ранее невиданного масштаба. Особым предметом заботы было положение его родины, исторически отставшей от классических стран Запада как с национальным объединением, так и с индустриализацией. В результате Германия «опоздала» и геополитически, что было чревато для неё неизбежным столкновением с историческими конкурентами, поскольку создание Второго рейха было лишь исходным, а вовсе не конечным пунктом на немецком пути к статусу великой державы. Некоторые места из Фрайбургской речи шокировали слушателей, не ожидавших вынесения современной эпохе столь мрачного диагноза от молодого профессора национальной экономии: «Наши потомки делают нас ответственными перед историей, в первую очередь не за тот тип народнохозяйственной организации, каковой мы им передаём, но за размеры жизненного пространства, которое мы для них завоёвываем и оставляем в мире. Бои за власть – это в конечном счёте ещё и процессы экономического развития, а властные интересы нации там, где они поставлены под сомнение, суть последние и решающие интересы»[7].

Уже здесь присутствуют сквозные для всей последующей политической мысли Макса Вебера идеи о «прагме власти», культурной миссии нации как судьбе и исторической ответственности перед будущими поколениями. В этом смысле было бы ошибочно вслед за одним либерально ориентированным биографом классика считать высказывания учёного времён Первой мировой войны результатом угасания социологического разума под влиянием националистического пафоса в условиях мирового кризиса. Ведь обвинения веберовской социологии в «слепоте»[8] по отношению к самим участникам трагических событий общеевропейской катастрофы несправедливы именно с предметной точки зрения. Вебер всю жизнь презирал безответственную болтовню тех, кого он уничижительно называл «литераторами», не несущими никакой ответственности за свои планы и прожекты, противопоставляя им идеал ответственного политического действия, получившего хрестоматийную версию в его знаменитом докладе «Политика как призвание» (1919). В этом смысле вторжение в женские дебаты лишь воспроизводит его базовое представление о принципиально конфликтном характере мира политического модерна, в котором различие в качестве соперничающих между собой наций как культурно-ценностных единств заключается исключительно в масштабе решаемых ими «задач».

Этой ответственности, как и понимания трагизма положения великой державы, нет и не может быть у малых народов, само существование которых возможно лишь в рамках баланса сил основных геополитических игроков[9].

Для мыслящего в категориях национального интереса и исторической ответственности Вебера примером безответственной политики выступали не только геополитические утопии крайне правых, но и оторванные от политической реальности пацифистские призывы отказаться от борьбы за нацию как сообщество судьбы. При этом веберовское понимание причин мировой войны и трагичности судьбы великой нации несколько сложнее провокативной формулы силовой политики, приписываемой крупному немецкому историку XIX в. Генриху фон Трейчке: «Cущность государства, заключается, во-первых, в силе, во-вторых, в силе, и в-третьих, ещё раз в силе». Веберу в качестве программной скорее подошла бы другая формула, в которой он в 1920 г. выразил готовность «объединиться с любой силой на земле, хоть с самим чёртом, ради возрождения Германии <…> Но только не с силой глупости»[10].

Агональная картина мира, отразившаяся на характере самого социолога, превратила господство в центральную проблему не только научных работ, но и всего жизненного проекта Вебера[11]. Это делает чтение его политических работ непростым занятием для современных читателей, уже отвыкших от столь неполиткорректных по нынешним меркам высказываний, как откровенные фразы классика о малых народах вроде датчан или швейцарцев. А чего стоит использование им «сексистских» выражений – вроде «дамы обоего пола» – в женском журнале! Тем не менее и сегодня обращение к идейному наследию столь яркого мыслителя может быть небесполезным, например, для лучшего понимания спектра дискурсивных реакций на острый геополитический кризис в Европе, вновь угрожающий перерасти в мировую войну.

Источник Source