Два миллиона двести девяносто шесть тысяч триста двадцать пять. Столько раз конфликт на Украине упоминался во французских СМИ с конца февраля 2022 г. до конца февраля 2023 г., то есть в среднем более шести тысяч раз в день. В течение года конфликту посвящалось более четырёх материалов в минуту. В периоды наиболее пристального внимания, например с 1 по 7 марта 2022 г., каждый пятый материал всех французских медиа касался этой темы.

Для сравнения, на неделе после второго тура президентских выборов во Франции в апреле 2022 г. лишь один материал из 12,5 был посвящён переизбранию Эммануэля Макрона. В новейшей истории СМИ только первый локдаун в начале пандемии COVID-19 вызвал большее внимание (с марта по май 2020 г. – более одной статьи из трёх).

Эти статистические данные предоставлены Tagaday, платформой мониторинга СМИ, и аналитическим центром Institut Action Résilience, которые проанализировали данные за год конфликта во французских печатных изданиях (три тысячи наименований – на национальном, региональном и городском уровне) и аудиовизуальных медиа (410 теле/радиоканалов и станций на национальном, региональном и городском уровне, т.е. более 5500 различных программ)[1].

Президент Institut Action Résilience, военный историк Седрик Мас считает, что такое беспрецедентное по объёму, продолжительности и плотности освещение событий в СМИ можно объяснить тремя факторами:

• Географическая близость конфликта: жители Западной Европы оказались больше вовлечены в него, чем в другие конфликты, столь же драматичные, но более отдалённые.
• Действия воюющих сторон: помимо боевых действий имеет место жёсткое информационное противостояние; пропаганда, активно ведущаяся сторонами, способствовала чрезмерному присутствию конфликта в медиа.
• Конфликт затрагивает многие аспекты повседневной жизни французов[2].

Война нарративов

Освещение в СМИ удивительно не только объёмом и частотой упоминаний, но и типом нарратива, который предлагается общественности. Любая война – противостояние двух (как минимум) версий событий, и, как отмечают авторы доклада, во Франции, как и в других западных странах, именно украинское изложение событий возобладало с самого начала операции, и является абсолютно доминирующим, будь то медиа, политическая среда и, шире, вся общественная сфера, где с февраля 2022 г. множились знаки поддержки Украины и осуждения России, зачастую сопровождаемые бойкотом всего российского. Принимать чью-либо сторону в конфликтах естественно, но российско-украинский отличается тем, что пресса практически безоговорочно придерживается нарратива одной из воюющих сторон.

Этот возобладавший нарратив можно сформулировать так: агрессия, на которую без всяких веских причин решился Владимир Путин, – неоимпериалистическое действие, целью которого является захват Украины, за которым последует нападение на остальную Европу. Формулировку журналистки Лор Мандевиль подхватили, mutatis mutandis, практически все французские СМИ: «Мы испытываем дежавю, глядя на битву титанов, в которой демократический Запад (форпостом которого является Украина – Н.Р.) сталкивается с путинской Россией, этим странным драконом, сочетающим в себе преступные методы национал-большевизма и имперский реваншизм, приправленный мессианством и мистицизмом, столь же разрушительными, сколь и болезненными… На Украине мы наблюдаем вариант противостояния свободного мира и тоталитаризма, которое раскололо человечество в XX веке»[3].

В этом повествовании обязательно присутствует параллель с гитлеризмом, что перекликается с тезисом о денацификации, выдвинутым Москвой. Вообще говоря, reductio ad hitlerum – один из ключевых приёмов военной пропаганды – давно получил самое широкое хождение в публичной сфере. Обвинение в фашизме – крайне удобный аргумент, позволяющий дисквалифицировать оппонентов, вынудить их замолчать и усердно практиковать самоцензуру в публичных дебатах.

Почему украинский нарратив так легко победил, почти никогда не опровергается и почти не ставится под сомнение? Аргументы хорошо известны: потому что Россия – страна-агрессор, ответственность за эту предельно деструктивную войну лежит исключительно на Москве, и в этом нет и не может быть никаких сомнений. Однако в ряде войн западное сообщество оказывало поддержку нападающей стороне (война между Ираном и Ираком 1980–1988 гг., не говоря уже о ряде войн, начатых Соединёнными Штатами). С точки зрения насилия и разрушений многие недавние и идущие одновременно с украинским конфликты были более кровавыми и деструктивными, не вызвав ни большого интереса, ни однозначной оценки Запада[4]. Что касается «исключительной и полной» ответственности Москвы, то такая оценка не является консенсусной за пределами западного медиасообщества и большинства западных политических аппаратов. В Африке, Латинской Америке, арабском мире или во многих азиатских странах взгляд на события заметно отличается от формулы «свободный мир против тоталитаризма». Если в западном информационном пространстве российские доводы – озабоченность национальной безопасностью, идеологические ориентиры украинской власти, пришедшей к власти в результате евромайдана, угрозы для жителей Донбасса – упоминаются только для того, чтобы немедленно изобличить их как пропаганду, то на «Глобальном Юге» этот нарратив слышат и принимают во внимание (хотя и со многими оговорками). Таким образом, представление о конфликте, включающее обе версии и излагающее аргументы обеих сторон, преобладает в СМИ незападных стран. Его можно встретить и у ряда западных экспертов, хотя последние довольно плохо слышны во французском общественном пространстве.

Образы ярче, лозунги громче

По мнению авторов доклада Tagaday, успех Украины в информационной войне во многом обусловлен талантами в сфере коммуникации президента Владимира Зеленского. В 2022 г. он стал самой популярной и почитаемой личностью на Западе и был назван журналом Time «Человеком 2022 года». Его коммуникационные способности были отмечены всеми. «Он выступил в роли военного героя перед всеми возможными аудиториями, в бесчисленных парламентах, на мероприятиях и встречах – от MEDEF (организация французского бизнеса) до Каннского кинофестиваля и Венецианской биеннале, не говоря уже о его появлении рядом с женой в журнале Vogue. Надо сказать, что ему удалось навязать образ Украины как “оплота демократии и европейских ценностей против тиранической России”», – резюмирует бывший французский министр Пьер Леллуш[5]. Восхищение, которое вызывает Зеленский у многих представителей западных СМИ, сродни чувствам, которые поклонники испытывают к звёздам шоу-бизнеса, и довольно далеки от журналистской оценки, предполагающей определённую дистанцию. «Владимир Зеленский: в голове героя», «В сердце героя», «Украина: герои вопреки самим себе» – лишь несколько названий книг, посвящённых Украине и её лидеру в 2022 г. европейскими авторами, которые явно предпочитают закрывать глаза на тёмные пятна на репутации украинского правительства.

«В общении он очень симпатичен, неформален, часто демонстрирует чувство юмора и не жалеет своего времени. У него невероятная форма лидерства, очень сильная харизма. Он сразу переходит к делу, в каждой фразе чувствуется глубокая убеждённость», – восторгается Изабель Лассер, корреспондент Le Figaro, которую регулярно приглашают выступить в поддержку Украины[6]. Следует отметить, что «неформальность, молодость и современность» украинского руководства явно культивируется в противовес «консерватизму, архаичности и дряхлости» российских лидеров. Образ Зеленского и его окружения противоположен образу президента и сановников Российской Федерации. По одну сторону фотогеничные молодые люди, в толстовках и футболках, ведущие политическую коммуникацию через Twitter. По другую – пожилые аппаратчики в пыльных кабинетах, почти не пользующиеся социальными сетями, строгие, формальные, холодные… Война, представляемая как война ценностей, становится ещё более понятной, когда превращается в войну поколений. Оппозиция «молодой-старый», «современный-архаичный» явно выносится на первый план. На Западе с его культом молодости и современности сознательно или бессознательно такие ценности, как прозрачность, отсутствие коррупции, демократия и профессионализм, приписываются молодым, в то время как противоположные качества более естественно отводятся «старым», чей образ мышления заведомо рассматривается как «архаичный». Очевидно, что имиджевые консультанты украинского президента и правительства разыгрывают эту карту по полной программе, причём с большим успехом.

«Десятки тысяч пехотинцев информационной войны, близких к украинскому правительству, работают над распространением его сообщений в социальных сетях, особенно за рубежом, – отмечает Le Monde. – Стратегия ясна: продолжать давление на союзников Украины, чтобы увеличить помощь стране и ещё больше изолировать Россию на международной арене. Её метод прост: призывать разместить как можно больше комментариев, заранее переведённых на иностранные языки и готовых к копированию на аккаунтах различных объектов в социальных сетях, чтобы привлечь внимание к определённым сюжетам, либо воспрепятствовать их контактам с Россией»[7]. Более того, с момента создания в 2004 г. украинский Центр информационно-психологических операций (ЦИПСО) смог значительно расширить ряды, деятельность и навыки с помощью иностранных специалистов.

Бывший советник президента Зеленского Алексей Арестович назвал информационную войну самой важной и решающей сферой конфликта, поскольку от её успеха зависит финансовая и военная помощь, мотивация и боевой дух[8]. «По мнению западных экспертов, Украина выиграла эту войну за четыре дня», – заявил Арестович в декабре 2022 года.

Почти сразу после начала СВО лозунг «I stand with Ukraine» стал единственной приемлемой позицией на Западе, новым трендом политкорректности. Жёлто-голубой флаг на улицах, официальных зданиях, одежде европейских политических деятелей или аватарках пользователей социальных сетей – новый «тренд добродетели», пришедший на смену «Je suis Charlie», «Me too», «BLM», «Я ношу маску, я спасаю жизни», «Вакцинирован!» и т.д. Стремление громко заявить о своей приверженности правому делу (каждый сезон – новому) – примечательная характеристика западного среднего класса. По мнению ряда социологов, это свидетельство острой потребности заполнить идеологический и духовный вакуум, в котором существуют секуляризованные общества.

Таким образом, «внутри мейнстримных СМИ и среди их либерально-прогрессивной аудитории защита Украины заняла место гражданской религии: журналисты, служители культа “западных ценностей”, проповедуют спасение прогрессивных душ, мобилизованных против империализма Москвы. Националистические лозунги Путина и его реакционный традиционализм разжигают воинственность его противников», – пишут Пьер Рамбер и Серж Алими[9] из Le Monde Diplomatique, одного из редких французских изданий, критикующих предвзятое освещение этого конфликта, отступающих от «линии партии» и даже осмеливающихся задаться вопросом, почему обложки французских журналов напоминают листовки, распространяемые в Киеве (так, заголовок в L’Express от 16 февраля 2023 г. гласит «Украина должна победить!»). Но такой вопрос может быть задан только в «нишевых» СМИ, да и то вполголоса и только теми общественными деятелями, которые держатся в стороне от активной политической и медийной жизни. Потому что цена «отклонения от курса» высока: провинившийся – будь то СМИ, НПО, политик или даже президент страны – вызывает шквал нареканий: «пропутинец», «агент», «полезный идиот Кремля». Ему угрожают отлучением и призывают одуматься. Кто инициирует выволочку? В первую очередь представители Украины, а затем её самые убеждённые политические союзники и их медийные сторонники, которые немедленно прибегают к «моральной аргументации».

Говорите правильно

В начале июня 2022 г. Эммануэль Макрон заявил: «Мы не должны унижать Россию, чтобы в день, когда прекратятся боевые действия, мы смогли бы приступить к дипломатическому урегулированию»[10]. Его слова вызвали взрыв негодования украинских властей, которые бурно отреагировали в твиттере; а затем и их коллег в балтийских странах, высмеявших слова французского президента. Макрона заставили отказаться от «неудачных высказываний», он спешно отправился в Киев специальным поездом, чтобы загладить вину.

Однако большинство жителей, кажется, поддерживают позицию главы государства: согласно опросам общественного мнения, более двух третей французов выступают за переговоры с Мос­квой[11], лидеры двух основных оппозиционных сил, Жан-Люк Меланшон и Марин Ле Пен, также считают, что президент был прав, проведя переговоры с Владимиром Путиным. Попытка Эммануэля Макрона исходить из долгосрочной перспективы так или иначе была обречена на провал. Такая позиция неэффективна в обществах, где именно «общественное мнение» (или, скорее, «говорящие классы», те, кто претендует на выражение общественного мнения), движимое эмоциями и возмущением, определяет повестку дня для политиков.

Примеры цензуры или самоцензуры многочисленны, приведём лишь несколько, чтобы показать, как они работают. В августе 2022 г. Amnesty International представила ежемесячный отчёт, в котором говорилось, что «украинские силы подвергают опасности гражданское население, создавая базы и используя системы вооружения в жилых районах, включая школы и больницы». Это вызвало бурную реакцию Киева, а затем и западных СМИ, которые раскритиковали НПО за «подыгрывание Москве». Другие организации, имевшие неосторожность совершить ту же ошибку и покуситься на непогрешимость киевского правительства, быстро адаптировали свои высказывания, чтобы избежать публичной порки.

27 января 2023 г. газета The New York Times опубликовала онлайн статью под заголовком «Коррупционный скандал на Украине вновь вызывает опасения США в связи с использованием американской помощи», но через несколько часов она была исправлена на «Американские чиновники, отвечающие за помощь Украине, считают, что украинские лидеры борются с коррупцией»… Наконец, в середине апреля 2023 г. телеканал France 24 опубликовал репортаж о российских вооружённых силах, в котором прозвучали мнения российских военных. Украинский посол во Франции был уязвлён и отреагировал незамедлительно: «Плохой пример так называемой нейтральной журналистики… Трудно представить себе подобный репортаж с нацистских позиций в Нормандии накануне “дня D”. Я ошибаюсь? Разве это нормально? На чьей вы стороне?» – обратился он к каналу (как обычно через твиттер). France 24 почти сразу же устыдился и снял видео. «Обнадёживающе», – лаконично отозвался дипломат в новом твите, за которым последовал ряд недоумённых комментариев французских пользователей, которые сочли это давление на прессу крайне неуместным.

«C каких пор президент Владимир Зеленский стал главным редактором западных СМИ? Ведь наши репортёры очень часто довольствуются тем, что иллюстрируют киевский нарратив, лишь добавляя немного респектабельности крайне воинственной “крестоносной” риторике Киева», – недоумевают журналисты Le Monde Diplomatique, которые говорят даже о полном крахе журналистики после начала операции России на Украине[12].

В интервью изданию Института ответственного госуправления имени Куинси специалист по СМИ Роберт Райт полагает молчание частью общей тенденции предвзятого и однобокого освещения войны на Украине: «Замалчивание основными СМИ откровений Нафтали Беннета о провале переговоров на Украине в начале марта ещё менее простительно, чем игнорирование истории Хёрша… Беннет – очевидец описываемых событий, он – бывший премьер-министр Израиля! Я думаю, что оба этих элемента – игонорирование СМИ свидетельств Беннета и их отказ упоминать историю Хёрша, хотя бы чтобы вернуться к вопросу о том, кто взорвал трубопроводы (что можно было бы сделать, даже подвергнув сомнению его версию) – ещё одно доказательство обслуживания большей частью элитных СМИ официального нарратива США. И в долгосрочной перспективе такая журналистика не идёт на пользу Америке»[13].

Многие пользователи Facebook[14] жаловались на то, что «фактчекеры» сети регулярно подвергают цензуре публикации, ссылающиеся на репортажи Хёрша, а также упоминающие о масштабной коррупции в правительстве Зеленского. В марте 2022 г. Facebook разрешил оскорбления в адрес российских военнослужащих и даже угрозы убийства в адрес Александра Лукашенко и Владимира Путина. Это прецедент: никогда раньше социальная сеть открыто не разрешала публикацию агрессивных комментариев против групп людей.

Тонкая европейская пропаганда

Член французской академии, писатель русского происхождения Андрей Макин выразил глубокое сожаление, что Европа не смогла сохранить истинный плюрализм и что она не нашла ничего лучшего как ответить российской пропаганде собственной европейской пропагандой[15]. В своей работе «Основные принципы военной пропаганды: для использования в случае войны, горячей или тёплой…»[16], историк и специалист по СМИ Анн Морелли описывает основные механизмы современной пропаганды, использовавшиеся ещё во время Первой мировой, а также во время более поздних конфликтов – в Югославии, Персидском заливе, Косово, Афганистане, Ираке… Достаточно перечитать их, чтобы увидеть, что конфликт на Украине не является исключением, а «десять заповедей» пропаганды последовательно использовались в западном информационном пространстве:

1)    мы не хотим войны;

2)    противоположная сторона несёт полную ответственность за войну;

3)   лидер противоборствующей стороны – сам дьявол;

4)   мы защищаем благородное дело, а не частные интересы;

5)   враг сознательно совершает злодеяния, а если мы совершаем промахи, то невольно;

6)   враг использует запрещённое оружие;

7)   мы несём мало потерь, потери противника огромны;

8)   артисты и интеллектуалы поддерживают наше дело;

9)   наше дело священно;

10) те, кто подвергает сомнению нашу пропаганду, – предатели.

Неудивительно, что в ряде французских СМИ Андрей Макин был немедленно заклеймён как «путинофил», «рупор Кремля» и «предатель Франции».

Европейская военная пропаганда нашла тем более благодатную почву для распространения, что она питается стереотипами и образами холодной войны, которые начали возрождаться задолго до этого конфликта. Как объясняет Жан-Робер Равьо, профессор современной российской цивилизации в Университете Париж-Нантер, новая холодная война началась не в 2022 г., а неуклонно нарастала с конца первого десятилетия 2000-х гг. и сопровождается с обеих сторон моделированием образа врага: «Россия для Запада под американским господством – “коллективного Запада”, как теперь гласит официальный российский дискурс, – идеальный враг, потому что она в этой роли хорошо и давно знакома. И наоборот, “коллективный Запад”, т.е. бывший капиталистический лагерь, находящийся “под пятой американского империализма”, в российском культурном универсуме является врагом устоявшимся, сконструированным под ключ»[17].

Демонизация врага – ключевой аспект военной пропаганды – особенно очевидна в изображении Владимира Путина. По словам Равьо, она принимает разные формы: классическая демонизация, бесконечные разговоры о патологии (физической или психической) и т.д. Зрителям и читателям французских СМИ ежедневно предлагают выслушать экспертов, занимающихся анализом психического состояния российского президента. Порой разговоры об индивидуальной патологии «властителя Кремля» дополняются размышлениями о коллективной патологии всего российского общества. Так, журналист газеты «Шарли Эбдо» (и сын советского диссидента Андрея Синявского) Егор Гран написал резонансную книгу под названием «Z как Зомби», в которой он описывает Россию как «страну зомби» и призывает «развеять романтический миф о так называемой славянской душе, который подпитывает снисходительность к российскому тоталитаризму – увлечению всей страны, веками живущей в параллельной реальности».

Демонизация и «патологизация» позволяют скрыть целые пласты реальности Другого, создать пропасть между образом врага и тем, кем он является на деле. Психологический механизм, стоящий за демонизацией, прост – это желание пресечь всякий интерес к объекту неприязни путём агрессивного отмежевания.

Превращение hostis (военного противника) в intimicus (личного врага, ненавидимого как такового) имеет ещё и то последствие, что лишает возможности понять противника изнутри и даже приблизиться к нему физически, что могло бы отбить всякое желание воевать с ним, заметил когда-то знаменитый французский философ Режис Дебрэ в своих размышлениях о «живительной пользе» ненависти[18]. В этом свете яснее, почему попытки Макрона поддерживать диалог с российским лидером, чего бы это ни стоило, а также усилия нескольких историков, дипломатов и исследователей, пытающихся объяснить контекст конфликта, вызывают яростное сопротивление тех, кто склонен представлять эту войну как священную борьбу между абсолютным Злом и Добром. Более того: если не обличать того, кто назначен Врагом, с должной убеждённостью, регулярностью и использованием стандартных формулировок («фашистский», «тоталитарный», «гитлеровский», «неоимперский» режим; «кровавая диктатура» и т.д.), этого достаточно, чтобы навлечь на себя подозрения. Многие французские общественно-политические деятели – такие как Сеголен Руаяль, Арно Кларсфельд и некоторые другие испортили репутацию, позволив себе нюансировать общепринятый дискурс и критиковать Киев.

В своей книге «Конструирование врага» о том, как работает военная пропаганда в современном мире, историк и специалист по геостратегии Пьер Конеса напоминает, как важна фигура Врага, которая выполняет функцию национального единения, консолидации власти и обеспечения заказами военно-промышленного комплекса[19]. Исчезновение советского врага, объясняет он, подорвало единство Запада и значительно обесценило его мощь. После падения Берлинской стены сотни «советологов» остались фактически без работы. Для решения всех этих проблем потребовалось создать новых врагов – этим осознанно занимались правительства, стратегические аналитические центры, спецслужбы и лидеры общественного мнения.

Бенефициары конфликта на Украине

Сербия, Ирак, международный терроризм, Россия, Китай – «враги» очень полезны для многих игроков, включая пресловутый военно-промышленный комплекс США, который, по мнению многих наблюдателей, стал главной движущей силой американской внешней политики. Продажа военного оборудования иностранным правительствам очень важный источник дохода американских компаний. Так, по словам экономиста Джона Кеннета Гэлбрейта, «контроль индустрии вооружений над государственным аппаратом принял удушающие пропорции, сектор обороны и разработки вооружений играет решающую роль во внешней политике США», и «медиасфера в значительной степени смирилась с этой эволюцией»[20].

Данная тема – предмет серьёзных исследований, она требует пристального внимания аналитиков. Весьма вероятно, что интересы военной промышленности и сближение ВПК с политическим классом, исследовательским сообществом и СМИ служат одним из факторов, объясняющих массовую поддержку основными политическими игроками и большинством американских аналитических центров продолжения войны и глубокое неприятие любой формы компромисса с Россией. Как отмечает Марлен Ларюэль, французский политолог, профессор Университета Джорджа Вашингтона, консенсус является одной из долгосрочных детерминант американской политики, которая вряд ли изменится[21].

«Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что эта война объективно служит в первую очередь американским интересам и наносит ущерб интересам Европы. Для американцев это идеальная война без мешков с трупами. Это война, которая позволит им вернуть себе полное политическое лидерство в Европе, с по-настоящему реанимированным НАТО. Война, которая позволит американской военной промышленности поставить союзникам современное оружие на сотни миллиардов евро, начиная с Германии, которая только что решила перевооружиться. И, вишенка на торте, это война, которая заменит российский газ американским сжиженным природным газом (СПГ)», – резюмирует Пьер Леллуш[22].

Тьерри де Монбриаль, президент-основатель Французского института международных отношений и председатель Конференции по мировой политике, придерживается аналогичного мнения, выражая сожаление по поводу неспособности Европы защитить свои интересы: «Американская цель очень проста: Соединённые Штаты хотят укрепить Атлантический альянс в политически расширенной и ослабленной Европе и превратить его в союз против авторитарных режимов, засунув в один мешок Китай и Россию, не говоря уже об Иране. Это не то, чего мы, европейцы, хотим, но мы уже почти сдали позиции»[23].

Война глазами СМИ

Однако признание определённой устойчивой направленности американской государственной политики, подчинение ей европейских правительств и важность феномена подмены государственных интересов частными не должны заставить нас довольствоваться объяснениями, которые видят за всей системой СМИ лишь власть денег. В книге «Продавая войну» (“Vendre la guerre”) (2022) Пьер Конеса говорит о «военно-интеллектуальном комплексе» – неформальной сети журналистов, активистов и экспертов, которая в последние тридцать лет играет всё более важную роль в формировании оборонной политики. Чтобы сделать войну «правым делом», необходимо убедить общественное мнение. Задача выбрать какой-то конфликт из нескольких сотен, идущих одновременно, а затем, после начала операций, возвести его в статус «праведной войны» возлагается на интеллектуалов и экспертов, которые будут фабриковать и демонизировать врагов, героизировать союзников и придавать авторитет лидерам «лагеря Добра». Мы видели это на примере командира Ахмад Шаха Масуда в Афганистане, Алии Изетбеговича в Боснии, Ливийского национального переходного совета или Петра Порошенко и Виталия Кличко на Украине. В ливийском и украинском случаях знаменитый французский интеллектуал Бернар-Анри Леви, великий гуру военно-интеллектуального комплекса, привёл этих людей в Елисейский дворец, когда они ещё были малоизвестны, чтобы способствовать их возвышению и придать им легитимность в глазах международного сообщества.

Здесь следует отметить любопытную смену ролей: отныне не государство использует интеллектуалов и СМИ для обоснования своей политики, а последние навязывают свой выбор политикам. Представители «военно-интеллектуального комплекса», постоянно приглашаемые в СМИ, заняты не столько объяснением происходящего в мире, сколько осуждением его ужасов и призывами к ответственным лицам принять незамедлительные меры. «Они всегда используют одну и ту же линию аргументации: “Мы не можем этого допустить”, произнесённую серьёзным тоном одновременно в социальных сетях и на съёмочной площадке одного из четырёх круглосуточных новостных каналов Франции (LCI, CNews, BFM TV, France Info). Развитие этих каналов с момента запуска LCI в 1994 г. создало огромную медиаплощадку для раскручивания множества известных “специалистов”: именно появление на телевидении, а не знание предмета, делает эксперта экспертом», – пишет Пьер Конеса[24].

В свою очередь, конкуренция между каналами, где каждый стремится получить львиную долю доходов от рекламы, не способствует качеству программ и плюрализму мнений. Напротив, она ведёт к ухудшению условий работы с информацией и распространению ток-шоу, «населённых профессиональными болтунами», сетует журналистка Софи Юсташ[25]. Согласно опросам, проведённым за последние два года, почти каждый второй француз не доверяет СМИ. На деле у круглосуточных новостных каналов есть своя логика, прежде всего коммерческая. Их цель – охватить как можно более широкую аудиторию, поэтому они полагаются на чрезвычайно простые механизмы, самый важный из которых – эмоции.

Для философа Марселя Гоше коронация прав человека, несомненно, главное идеологическое и политическое событие последних сорока лет. «Встреча между идеологией прав человека (которая сводит всю совокупность социальных, политических и экономических отношений к единственному принципу политической легитимности – правам человека) и средствами массовой информации является абсолютно решающей для понимания новых отношений между политической сферой и сферой СМИ», – пишет философ в знаменитой статье «Когда права человека становятся политикой». «Политика во имя прав человека в изобилии даёт СМИ всё, что им нужно, – конкретность ситуаций, простота сообщений, консенсусный характер ценностей. Она даёт им шокирующие кадры, трогательные сцены, личные свидетельства, безапелляционный характер критериев, на основании которых следует принимать решение, вытеснение несогласий и сплочение сердец вокруг окончательной уверенности в том, что такое добро, а что – зло. Благодаря радикальному упрощению коллективного суждения, привнесённому идеологией прав человека, СМИ становятся театром общественной рефлексии, фокусом работы общества над собой… До сих пор они просто транслировали, более или менее аккуратно, процессы, которые происходили и определялись вне их. Теперь сами СМИ являются местом, где происходят главные процессы; сценой, где коллективное действие обретает форму в глазах своих актёров, приобретая видимость… Именно поэтому мы вправе говорить о захвате интеллектуальной власти средствами массовой информации, завоевании, которое сопровождается изменением самой природы этой власти. То, что некогда зависело от багажа знаний, сегодня определяется операциями информационной системы»[26].

По мнению Гоше, интеллектуальная власть перешла от учёных, пытающихся понять наш сложный мир, к «ангажированным интеллектуалам» и другим «проповедникам», требующим мобилизации сердец, обличающим несправедливость и призывающим к действию. Старомодные интеллектуалы теперь в почёте лишь постольку, поскольку они появляются в СМИ и подгоняют свой дискурс под их правила. Абсолютный морализм заменил культ истории великих коллективных утопий. Гоше описывает этот процесс, который затронул все демократические общества с 1980-х гг., как появление «диктата совести без интеллекта и знаний» и предупреждает, что последствия этого захвата власти активистами «праведных дел» окажутся разрушительными для западных демократий, которые в долгосрочной перспективе будут выхолощены и обезжизнены триумфом идеологии прав человека.

Аналогичное наблюдение сделал примерно в те же годы (начало 2000-х) французский философ Пьер-Андре Тагьефф: «То, что было противовесом власти, взяло верх над властью, слившись с властью, чтобы стать злоупотребляющей властью… Власть СМИ развращает не больше и не меньше, чем любая другая. Что касается базового консенсуса экспертных элит, то он порождает нечто вроде единой криптопартии»[27].

В вышеупомянутой статье о конструировании России как Врага Жан-Роберт Равьо говорит: «Идеология больше не формулируется государством, политическим аппаратом или стратегами, а конструируется СМИ и для СМИ, чтобы ими транслироваться. Поэтому эта идеология более размыта и её гораздо труднее, чем раньше, идентифицировать и описать. Сегодняшняя идеология больше похожа на совокупность идей, возникающих из комментариев СМИ, обобщённых редакционных колонок (во временные интервалы с 7 до 9 утра) и ток-шоу… Она может быть описана с помощью определённого количества ключевых слов и коротких, ярких высказываний (punchlines)»[28].

Итак, если в России и других авторитарных государствах пропаганда остаётся в значительной степени инструментом на службе национальной политики, то на Западе действия политиков зачастую обуславливаются определёнными идеологическими рамками, задаваемыми СМИ. Эта новая артикуляция отношений между политическим аппаратом и властью СМИ имеет решающее значение для понимания того, почему государственным деятелям становится всё труднее заниматься политикой в строгом смысле слова: мыслить и действовать исходя из долгосрочной перспективы, обсуждать «горячие темы» (такие как иммиграция), говорить о необходимости идти на компромиссы, смириться с тайной дипломатических переговоров и так далее. Возникновение «военно-интеллектуального комплекса» – одно из последствий ослабления национального политического аппарата, перехода от правления («government») к управлению («governance») и трансфера реальной власти от национальных структур иным организмам, которые являются глобальными и не всегда поддаются идентификации.

Таким образом, сочетание интересов держав, имеющих решающее слово в глобализованном мире, коммерческой логики СМИ, идеологии прав человека, господствующей в западных обществах, и культуры изобличения, которую она подразумевает, создаёт среду, чрезвычайно благоприятную для постоянного моделирования всё новых врагов и организации крестовых походов против них, а также для консенсусной дезинформации во имя Добра. Войны, в которые вовлечён Запад – горячие, холодные или «тёплые» – раз за разом выявляют эти особенности западной медиасферы.

Презентация украинского конфликта разворачивается в западных СМИ по тому же сценарию, что и другие крупные войны, представляемые Западом как «праведные». Для нюансов места нет: общественное мнение следует убедить в том, что на этот раз действительно идёт «титаническая битва демократического Запада против тоталитарной и империалистической России». Как и в случае с конфликтами в Сербии, Ираке и Ливии, есть риск, что, когда спустя несколько лет пыль осядет, обнаружится, что освещение событий французскими новостными каналами и её образцовой прессой было далеко от реальности. Но к тому времени широкая общественность успеет забыть этот конфликт или потерять к нему интерес и перейдёт к следующему, который журналисты сочтут нужным представить как «праведную войну», гордо провозглашая “No pasaran”. Нет, в самом деле – реальность не пройдёт.

Источник Source