Администрация Трампа была права по некоторым ключевым внешнеполитическим позициям – начиная от требования, чтобы союзники по НАТО поддержали Украину, как было обещано на саммите альянса в Уэльсе[1], и заканчивая продвижением «Соглашений Авраама» по Ближнему Востоку, но прежде всего – в стремлении кардинально изменить политику в отношении Китая. Эти существенные вопросы не исчезли из американской политической повестки. Однако стиль поведения Трампа на международной арене, подвергавшийся яростной критике в период его президентства, послужил негативным примером, поэтому Байден старательно избегает его повторения.

Можно выделить два взаимосвязанных аспекта дипломатии Трампа. Прежде всего, он часто воспринимал международную политику как вопрос личных отношений с мировыми лидерами, будь то «крепкая мужская дружба» с Эммануэлем Макроном или шикарный приём Си Цзиньпина в Мар-а-Лаго. В основе этой персонализации лежит убеждённость в том, что прямые контакты между лидерами облегчают взаимодействие и «сделки», которые в противном случае просто теряются в лабиринтах Госдепа и министерств иностранных дел.

Администрация Байдена действует в диаметрально противоположном стиле: во внешней политике полностью исключена яркая непредсказуемость лидеров, произошёл возврат к серым профессионалам-бюрократам, о чём убедительно говорят личностные различия госсекретарей Майка Помпео и Энтони Блинкена.

Ещё более противоречивым, чем стиль поведения Трампа, был выбор лидеров, с которыми он стремился общаться. Он называл наследного принца Саудовской Аравии Мухаммеда бен Салмана Аль Сауда своим другом, хвалил турецкого президента Реджепа Тайипа Эрдогана как «чертовски хорошего лидера» и неоднократно подчёркивал, как ему нравится израильский премьер-министр Биньямин Нетаньяху (правда, позже отношения испортились – когда Нетаньяху протянул руку избранному президенту Байдену).

Персональная политика переменчива, но именно тех лидеров, с которыми сближался Трамп, часть американского общества и экспертной среды относит к политикам авторитарного стиля. Симптоматично, что теперь к этой категории относят и самого Трампа.

Президент Байден действует наоборот. Он воздерживается от тесных личных отношений с мировыми лидерами. В своей длиной политической карьере, включающей и внешнеполитическую сферу – «опыт», как он теперь говорит, – Байден никогда не избегал прямых контактов с иностранными лидерами. Его нежелание делать это сейчас может отражать ограничения, связанные с его ментальным состоянием, что активно обсуждается в последнее время.

По какой бы причине Байден ни избегал прочных позитивных взаимоотношений – он не поддерживает «крепкую мужскую дружбу», он не стесняется нелицеприятно высказаться – особенно в отношении того трио, которое прикармливал его предшественник. Саудовский наследный принц стал «парией» не только для Байдена-кандидата (в ходе предвыборной кампании резкие выражения могут быть продуктивными), но и для Байдена-президента, хотя более дипломатичный язык, казалось бы, должен быть более продуктивным для развития двусторонних отношений. Точно так же президент и его администрация позже не скрывали неприязнь к Эрдогану, давая понять, что не хотят его переизбрания. По иронии судьбы, возможно, именно поддержка турецкой оппозиции Соединёнными Штатами позволила Эрдогану одержать победу, учитывая мощные антиамериканские настроения в турецком обществе.

Та же самая схема была задействована и в отношении Нетаньяху. По традиции, израильского премьера уже должны были пригласить в Белый дом, но пока перспективы гостеприимства остаются неясными. Конечно, партнёрство Вашингтона и Иерусалима настолько многоуровневое и политически значимое, что вряд ли дело дойдёт до уровня «парий». Тем не менее разногласия очевидны: в первую очередь конфликт между стремлением США заключить ядерную сделку с Ираном и восприятием израильской стороной Ирана как экзистенциальной угрозы своей безопасности.

Отношение к Мухаммеду бен Салману, Эрдогану и Нетаньяху – не идентичные случаи, но они имеют общий знаменатель – администрация Байдена предпочла «заморозить» отношения с некоторыми лидерами ключевых стран-партнёров. Такое поведение напоминает персонализированную политику периода президентства Трампа, но наоборот: вместо проявления чрезмерной теплоты Байден излучает недоброжелательный, карающий холод.

Возникает вопрос: может ли стиль враждебности оказаться продуктивным в американской внешней политике? Неужели кнут может быть лучше пряника? Конечно, этот стиль не работает, когда Байден просит саудовского принца увеличить производство нефти. Именно враждебность Байдена подтолкнула Эр-Рияд к сближению с Пекином, что ставит под угрозу партнёрство США и Саудовской Аравии, которое началось ещё при Рузвельте.

Эта дипломатия персонализированной враждебности противоречит самой природе дипломатии и вызывает тревогу в трёх случаях – речь о Саудовской Аравии, Турции и Израиле. Каждая страна является стратегическим актором, заслуживающим серьёзного подхода, а не символической показной добродетели. Саудовская Аравия по-прежнему жизненно необходима для глобальной нефтяной экономики, которая не исчезнет в одночасье. Кроме того, это центр исламского мира. Турция – жизненно важный союзник по НАТО, незаменимый в вопросе присоединения Швеции к альянсу и являющийся ключом черноморской стратегии в отношении России. Израиль – небольшая страна, но он обладает огромным весом в технологиях и разведке. Кроме того, это доминирующая держава ближневосточного региона. Если отталкивать лидеров этих стран, неминуемо пострадают интересы США.

Тем не менее президент Байден и его внешнеполитическая команда выбрали объектом порицания именно это трио. Почему? Очевидно, что Вашингтон предпочел бы видеть других лидеров в Эр-Рияде, Анкаре и Иерусалиме и каким-то образом пытался воздействовать на избирательный процесс. В последних двух случаях можно даже обсуждать возможное вмешательство в выборы, в Эр-Рияде выборов не было. Тот факт, что Вашингтон нигде не смог привести к власти альтернативных (своих) кандидатов, говорит о пределах американского влияния. А сам факт наличия этих «альтернатив» вряд ли служит достаточным основанием для оправдания явно непродуктивной дипломатии.

Образы этих трёх лидеров, при всех их различиях, преподносятся как олицетворение поднимающегося нелиберализма, а это гипотеза, с помощью которой часть американского общества – администрация, СМИ и элита – пытается объяснить феномен Трампа. Особенности политической культуры Саудовской Аравии, Турции и Израиля нивелируются, когда этих трёх лидеров пытаются представить – часто ошибочно – всего лишь копиями трампизма.

Привычка воспринимать мир в категориях внутренней американской политики – это провинциализм. Вместо того чтобы принять зарубежные реалии, наша внешняя политика оказывается в ловушке собственного герметичного мирка и поляризации. По иронии судьбы, антитрамповское поведение – пренебрежительное отношение к фаворитам бывшего президента – просто повторяет стиль Трампа в дипломатии. Политика остаётся персонализированной, просто теперь вместо принятия работает отторжение. Но мелодия-то прежняя.

TheMessenger

Источник Source