В течение нескольких десятилетий Афганистан остаётся источником региональных и глобальных угроз. Для России проблемы, связанные с этой страной, – это не только терроризм и экстремизм, наркоторговля и организованная преступность, в которые вовлечены граждане России и стран Центральной Азии. Нерешённость проблем Афганистана не только бросает вызов безопасности и политической стабильности в соседних государствах, являющихся важными партнёрами России, но и создаёт препятствия для евразийской экономической интеграции.

Москва уделяет пристальное внимание тому, какую политику в отношении Афганистана проводят южноазиатские государства – Индия и Пакистан. С Нью-Дели как привилегированным стратегическим партнёром Россию долгие годы объединяло общее видение ситуации в Афганистане (лишь в последнее время стали проявляться различия). С Исламабадом Россия стала сближаться недавно. Москва признаёт его конструктивное влияние на стабилизацию афганской ситуации и развивает с ним диалог по широкому спектру проблем безопасности.

Новые возможности для синхронизации подходов России, Индии и Пакистана к афганским проблемам открылись после присоединения в 2017 г. двух южноазиатских государств к Шанхайской организации сотрудничества (ШОС). Развитие диалога по Афганистану подразумевает отход от шаблонов. Одним из них является представление, что с возвращением талибов[1] к власти в 2021 г. Пакистан якобы получил все рычаги управления ситуацией там. Между тем взгляд на эволюцию отношений Пакистана и движения «Талибан» позволяет понять ограниченность влияния Исламабада на талибов.

Рука Исламабада

После вывода советских войск из Афганистана в 1989 г. интерес великих держав к этой стране снизился, зато возросло влияние региональных игроков. В частности, одним из наиболее значимых внешних факторов на афганской политической сцене стал Пакистан. Геополитические изменения, последовавшие за распадом СССР, включая появление новых богатых энергоресурсами независимых государств в Центральной Азии, открывали для Исламабада новые возможности в соперничестве с региональными конкурентами, прежде всего Индией. Идею альтернативных путей транспортировки энергоресурсов из бывших советских республик в Южную Азию поддерживали западные корпорации[2]. Казалось, ситуация в Афганистане развивается по сценарию Исламабада, однако гражданская война и нестабильность мешали реализации этих планов. Недовольство афганского, особенно пуштунского, населения анархией и действиями местных полевых командиров создавало в целом благоприятные условия для очередного пакистанского замысла, нацеленного на изменение ситуации с помощью новой силы – талибов. Решающую роль в подъёме движения «Талибан» (ДТ), заявившего о себе в 1994 г., сыграло появление в Пакистане афганских беженцев. Они обучались в медресе, находившихся под контролем пакистанских исламистских партий и спецслужб в афгано-пакистанском приграничье[3]. У истоков движения стояли сельские пуштуны преимущественно с юга Афганистана, а в его руководстве не было шиитов. «Талибан» имел чётко выраженный религиозный и этнический характер.

До взятия Кабула в 1996 г. талибы не сталкивались с широким противостоянием, но затем ситуация изменилась – началось ожесточённое сопротивление непуштунских движений. Впоследствии антиталибские силы объединились в военно-политический блок, известный как «Северный альянс», который пользовался поддержкой России, Ирана и Индии. В разгар схватки за северные провинции роль Пакистана в поддержке талибов становилась всё более очевидной. По данным американских авторов, до 2001 г. в военной структуре талибов служили пакистанские офицеры[4]. Хотя антиталибским силам активно помогали извне, талибы постепенно расширяли зону присутствия – к октябрю 2001 г. они контролировали почти 95 процентов территории страны. Однако после терактов 11 сентября, получив широкую международную поддержку, США в сотрудничестве с «Северным альянсом» быстро отстранили «Талибан» от власти.

Впоследствии талибы смогли перегруппироваться и начать вооружённую борьбу против возглавляемых американцами сил западной коалиции и проамериканского правительства в Кабуле. В 2001–2021 гг. Пакистан снова сыграл заметную роль. С одной стороны, Исламабад под давлением Вашингтона присоединился к международным антитеррористическим усилиям, предоставляя Соединённым Штатам и их союзникам коридоры для доставки грузов в Афганистан, авиабазы для размещения ударных беспилотников США, задерживая и выдавая террористов по американским запросам и т.д. С другой стороны, Пакистан превратился фактически в тыловую инфраструктуру талибов и других террористических групп, действовавших в Афганистане. Тот факт, что глава «Аль-Каиды»[5] Усама бен Ладен до 2011 г., когда был уничтожен в результате американской операции «Копье Нептуна», проживал в пакистанском Абботтабаде, свидетельствовал о глубоких корнях, которые пустили в Пакистане террористические организации.

Наиболее заметным признаком была так называемая «Кветтская шура» – орган управления афганских талибов, находившийся в Кветте, главном городе пакистанской провинции Белуджистан. Хотя в 2010 г. пакистанские власти задержали около половины членов этого органа[6], он продолжал действовать до вывода иностранных войск из Афганистана[7]. Многолетний лидер ДТ мулла Омар после свержения талибского режима находился на территории Пакистана, где и умер в 2013 году[8]. (Правда, ни власти Пакистана, ни его сын Мохаммад Якуб Муджахид этого не признавали. По утверждению последнего, лидер движения до смерти находился преимущественно в афганской провинции Забул[9].)

Внимание к Исламабаду также основывалось на роли, которую он играл в разных диалоговых форматах с участием талибов. Так, Пакистан выступал посредником в диалоге официального Кабула с талибами, спонсором которого являлся Китай[10]. Пакистан был участником группы «Тройка плюс» вместе с КНР, Россией и Соединёнными Штатами[11]. Представители Пакистана были обязательными участниками встреч «Московского формата» по Афганистану, созданного в 2017 году.

Ключевую роль Исламабада в афганской проблеме подчёркивали и на официальном, и на экспертном уровнях. Если в России звучали оценки со знаком плюс, то в Афганистане и странах, поддерживавших режим в Кабуле, – со знаком минус. Ещё до ввода американских войск в Афганистан лидер «Северного альянса» Ахмад Шах Масуд говорил: «Нет сомнений, что у нас были внутренние проблемы. Но главную причину я вижу в политике Пакистана и в зарубежной агрессии. Я буду повторять это до тех пор, пока международное сообщество не осуществит необходимого давления на Пакистан, пока не прекратится вмешательство Пакистана в афганские дела, без чего можно быть уверенным, что огонь войны в нашей стране никогда не будет погашен»[12]. Подобная точка зрения представлена в американских официальных и неофициальных источниках, в том числе и относительно недавних[13]. Вашингтон прямо увязывал выживание талибов с поддержкой Пакистана, из-за которой международные усилия в Афганистане оставались безуспешными[14].

Российская сторона устами спецпосланника президента по Афганистану посла Замира Кабулова и других официальных лиц не раз подчёркивала конструктивную и позитивную роль Пакистана в решении афганской проблемы[15]. Это, в частности, вызвало критику Нью-Дели[16]. В российской периодике часто положительно оценивается помощь Исламабада в достижении мира и стабильности в Афганистане[17].

Второй шанс

Когда в августе 2021 г. американские войска покинули Афганистан и к власти вернулось ДТ, эксперты заговорили о небывалом росте влияния Пакистана. Оснований для подобных оценок было достаточно. В Афганистане возросло число пакистанских официальных лиц, политиков, журналистов и специалистов в области информационных технологий. 4 сентября 2021 г. в Кабуле побывал глава Межведомственной разведки Пакистана Фаиз Хамид[18]. Примечательно, что его поездка состоялась вопреки желанию талибов и, судя по всему, для демонстрации степени пакистанского влияния. 22 ноября 2022 г. приехала замминистра иностранных дел Хинна Раббани Кхар[19]. 22 февраля 2023 г. состоялся визит делегации, которую возглавил министр обороны Кхаваджа Мухаммад Асиф[20]. Внимание привлекла бурная деятельность посла Пакистана в Кабуле Мансура Ахмад Хана, который регулярно посещал МИД и другие государственные учреждения, например мэрию Кабула. Оппоненты ДТ в этой связи обвиняли Пакистан в нарушении суверенитета Афганистана[21].

Активизация представителей Пакистана в Кабуле породила тезис о том, что американцы якобы передали контроль над ситуацией в стране Исламабаду. Подобные предположения периодически звучат и сейчас. Например, по недавнему утверждению бывшего вице-президента ИРА Амруллы Салеха, американцы тайно разработали план сдачи Афганистана Пакистану, «чтобы они [США], по их мнению, могли подготовиться к большой войне [имеется в виду украинский кризис]»[22].

Последний приход талибов к власти частично повторил динамику афгано-пакистанских связей после первого появления талибов в Кабуле (1996 г.). Тогда Пакистан был уверен, что с его помощью ДТ принесёт в Афганистан единство и стабильность. Данному политическому выбору способствовал также рост в Пакистане исламистского фундаментализма и экстремизма, что отразилось в победе на парламентских выборах 1997 г. Мусульманской лиги Наваза Шарифа, в то время лояльной к исламистским организациям (сейчас эта партия, подрастерявшая былой исламистский флёр, снова у власти – временное правительство в Пакистане возглавляет Шехбаз Шариф, младший брат Наваза). В 1990-е гг. Исламабад рассчитывал, что «Талибан» будет ставить религиозное единство выше этнонационального, и это поможет ослабить движение за Пуштунистан, которое могло бы объединить пуштунов, живущих и в Афганистане, и в Пакистане.

Тогда пакистанские власти просчитались. Во-первых, талибам не удалось установить контроль над всей территорией – «Северный альянс» удержался при поддержке внешних сил. Во-вторых, талибы отдалялись от взрастивших их пакистанцев, становясь всё менее управляемыми. Важно, что талибы в подавляющем большинстве были пуштунами и, несмотря на свой религиозный радикализм, не спешили отказываться от источника силы, каким представлялась пуштунская идентичность. Они отвергают «линию Дюранда», проведённую между Британской Индией и Эмиратом Афганистан в 1893 году. Нынешние очертания она приняла в 1919 г. после третьей англо-афганской войны, а после ухода британских колонизаторов из Южной Азии в 1947 г. стала межгосударственной границей.

Узлы напряжённости

Тем не менее в 1990-е гг. у Исламабада было гораздо больше рычагов влияния на афганских талибов. Сейчас степень зависимости талибов от Пакистана заметно меньше. Это позволяет им игнорировать ожидания Исламабада.

Талибы отказались от разрыва связей с «Движением талибов Пакистана» (Техрик-е талибан Пакистан, ТТП), террористической организацией, которая преследует цель создания в Пакистане государства по образцу талибского Афганистана. Ещё в 2020 г. ТТП назначили теневых глав пакистанских провинций, а в начале 2023 г. основали теневое правительство в составе министерств обороны, юстиции, политических вопросов, экономики, образования и разведки[23]. Власти Пакистана обвиняют ТТП в серии террористических актов, включая жестокое нападение на школу в Пешаваре, главном городе провинции Хайбер-Пахтунхва, в 2014 году[24]. В настоящее время пакистанские власти оценивают численность ТТП в 7–10 тысяч бойцов, а с членами семей сторонников этого движения куда больше[25].

Кроме того, талибы не стали силой, ориентированной исключительно на Пакистан. В частности, Индия отошла от многолетней политики отсутствия официальных контактов с талибами. Ещё в октябре 2021 г. индийский замминистра иностранных дел Дж. П. Сингх провёл закрытые консультации с делегацией талибов на московской конференции по Афганистану[26].

За время правления талибов по меньшей мере один раз пакистанского посла вызывали в МИД в знак протеста против, как сообщили талибы, обстрела приграничной афганской территории. Министр обороны в правительстве ДТ мулла Мохаммад Якуб Муджахид пригрозил возмездием в случае новых атак, хотя и не назвал Пакистан[27]. Учитывая стремление талибов избавиться от имиджа «пакистанской марионетки», ряд политических заявлений лидеров движения и дипломатические демарши можно счесть просто риторикой. Однако вряд ли к ним стоит причислить слова официального представителя ДТ Забихуллы Муджахида в декабре 2021 г., что государственный строй Пакистана не является исламским[28]. В январе нынешнего года в разгар противостояния правительства Пакистана и ТТП последнее опубликовало фрагмент выступления духовного лидера «Талибана» муллы Хайбатуллы Ахундзады, в котором тот назвал пакистанские законы неисламскими, потому что в Пакистане, как он отметил, сохранилась британская система[29]. Апелляция ТТП к выступлению Ахундзады также свидетельствует о влиянии ДТ на пакистанских талибов.

Развитие взаимоотношений между «Талибаном» и Пакистаном позволяет выявить напряжённость по нескольким направлениям.

Во-первых, несбывшиеся ожидания Исламабада относительно эффективности афганских талибов как посредников в отношениях с ТТП. Хотя при содействии фракции талибов «Сеть Хаккани», действующей на территории Афганистана и Пакистана[30], состоялись переговоры между Исламабадом и ТТП, проблема только обострилась. Победа талибов в Афганистане вдохновила пакистанских талибов, и в ноябре 2022 г. они вышли из соглашения о перемирии с Исламабадом[31]. За год после прихода талибов к власти в Афганистане на территории Пакистана зафиксирован резкий рост числа терактов – в полтора раза[32].

Во-вторых, неспособность Пакистана обеспечить безопасность и стабильность в граничащих с Афганистаном областях и соблюдение своих интересов в соседней стране. Один из последних примеров – теракт в мечети Пешавара 30 января 2023 г., жертвой которого стало более сотни человек, многие имели отношение к полиции. И хотя ТТП отказалось от ответственности за это нападение, власти уверены, что за нападением стоят именно они[33].

В целом фиксируется рост активности пакистанских талибов, в том числе их атак на военных и полицейских[34]. По одной версии, ситуация ухудшилась после отставки премьер-министра Имран Хана 10 апреля 2022 года. Но другой причиной может быть и то, что после провала переговорного процесса в минувшем ноябре пакистанские талибы стараются принудить Исламабад к уступкам, воспользовавшись слабостью временного правительства Шехбаза Шарифа. Политические и экономические трудности, которые испытывает Пакистан, не располагают к масштабной антитеррористической кампании против ТТП. Но пакистанские силовики всё чаще проводят ограниченные операции. Одновременно власти шлют афганским талибам ясный сигнал, что их поддержка деятельности террористов в Пакистане может вынудить Исламабад к ударам по базам ТТП на территории Афганистана[35].

В Пакистане всё громче заявляют о себе и другие террористические организации. Так, запрещённая в России группировка ИГИЛ взяла на себя ответственность за атаку в конце июля 2023 г. на партийное собрание в северо-западной провинции Хайбер-Пахтунхва, в результате которой погибло более пятидесяти и ранено более ста человек[36].

В-третьих, сохраняющаяся активность Индии в Афганистане, включая её контакты с талибами. В Исламабаде не скрывали радости, когда за три дня до падения Кабула, 18 августа 2021 г., индийский военно-транспортный самолёт вывез сотрудников посольства[37]. Однако талибы стремятся диверсифицировать внешние связи, что, по всей видимости, не исключает и отношений с Индией. Нью-Дели уже отправлял дипломатов в Кабул для переговоров о возможном возобновлении дипломатического присутствия[38]. На данный момент уровень индийско-афганских контактов низок по сравнению с предыдущими двадцатью годами. В июне 2023 г. министр иностранных дел Индии Субраманьям Джайшанкар подтвердил, что возвращение посла пока не планируется[39]. Однако полноценное возобновление работы индийского посольства в Афганистане не исключено в обозримом будущем.

К новым подходам

Ухудшение отношений между Кабулом и Исламабадом, особенно критическая риторика отдельных лидеров талибов, позволяют последним произвести «ребрендинг» в афганском обществе, где распространено мнение, что талибы – ставленники пакистанской разведки. Однако отношения между Пакистаном и талибским режимом в Афганистане действительно ухудшаются, и считать это игрой «на зрителя» нет оснований. Целый ряд проблем, существовавших между предыдущими правительствами в Кабуле и Исламабадом, остаются нерешёнными. По некоторым направлениям наблюдается рост напряжённости, в частности, в пакистано-афганском приграничье.

Жёсткую линию в отношении Пакистана проводят не все видные талибы. Особенно примечательны заявления министра обороны муллы Мохаммада Якуба Муджахида. Более лояльную позицию занял другой публичный лидер – глава МВД Сираджуддин Хаккани, представляющий упоминавшуюся «сеть Хаккани», традиционно связанную с Пакистаном. Однако, судя по всему, текущий курс одобряется верховным лидером движения муллой Хайбатуллой Ахундом. Вероятно, в формировании подходов талибов к Пакистану не последнюю роль играет история взаимоотношений ДТ с ТТП, которое афганские талибы рассматривают если не как часть своих сил, то как своего ближайшего союзника.

По всей видимости, можно говорить о повторении того, что происходило ранее со многими другими афганскими военно-политическими движениями: после прихода в Кабул они либо дистанцировались от Исламабада, либо вовсе брали на вооружение антипакистанскую риторику. Вероятно, на текущие взаимоотношения ДТ и Исламабада влияют жёсткие методы, которые прежде применяли для контроля над талибами пакистанские силовики. Вряд ли талибские лидеры забыли времена, проведённые в пакистанских тюрьмах. Нынешнего вице-премьера муллу Абдула Гани Барадара, например, освободили из заключения в Пакистане в 2013 г. при содействии Вашингтона.

Исламабад вынужден сосредоточиться на решении внутренних проблем. Войдя в глубокий экономический кризис во время пандемии COVID-19, за которым последовал и политический кризис, приведший к смене правительства, Пакистан пережил разрушительное наводнение летом-осенью 2022 г., сильнее всего ударившее по наиболее значимым сельскохозяйственным районам провинции Панджаб. Нестабильность на рынках энергоресурсов и продовольствия из-за вооружённой эскалации в Восточной Европе в 2022–2023 гг. мешает Исламабаду найти приемлемые решения экономических вызовов. Представители политических и экспертных кругов подчёркивают, что внутренняя стабильность и неконфликтные отношения с соседними странами – необходимые условия для обеспечения продовольственной безопасности и экономического роста[40].

Именно попыткой исключить конфликты с Индией объясняется мирная инициатива, выдвинутая Шехбазом Шарифом в 2022 году. Несколько раз он призывал Индию к диалогу ради «постоянного мира»[41]. Вместе с тем, уделяя приоритетное внимание снижению напряжённости с Индией, пакистанские власти намерены сделать это частью комплексного подхода к созданию дружественного соседства со всеми граничащими странами, включая Афганистан. Именно об этом Шехбаз Шариф говорил на Шестом саммите Конференции о взаимодействии и мерах доверия в Азии, которая прошла в столице Казахстана Астане в октябре 2022 года[42]. Пока рано утверждать, что это долгосрочная стратегия, в том числе и на афганском направлении. Если нынешнее временное правительство сможет удержать власть на выборах, запланированных на осень 2023 г., у него будет шанс продемонстрировать приверженность заявленным целям мирного соседства. Однако у него будут противники не только в Афганистане и Индии, где существует годами взращённый дефицит доверия Пакистану, но и в самом Пакистане. Для определённых кругов там конфликтность с Афганистаном и Индией остаётся привлекательным инструментом зарабатывания очков во внутренней политике.

Проблемы антитеррористической борьбы, которые были отмечены во время визита пакистанского министра иностранных дел Билавала Бхутто в Москву в феврале 2023 г.[43], нуждаются в особенном внимании как на двустороннем уровне (Россия – Пакистан, Россия – Афганистан), так и на международных площадках, наподобие Шанхайской организации сотрудничества. У большинства стран-участниц свои контакты с режимом талибов. Если им удастся заставить Кабул отказаться от террористических методов и разорвать связи с террористическими группировками, это станет значительным шагом к региональной безопасности и стабильности. Как подчёркивается в новом издании российской концепции внешней политики, урегулирование ситуации в Афганистане «откроет перспективы интеграции Афганистана в евразийское пространство сотрудничества»[44]. Более того, без успешного развития антитеррористического сотрудничества в двусторонних и многосторонних форматах, создание единого евразийского экономического пространства останется под вопросом. Терроризм в Афганистане и Пакистане помешает связать транспортными и торговыми маршрутами Южную Азию с Центральной.

Растущие трудности в отношениях Пакистана и талибов ставят вопросы о том, как реагировать России. Ранее высказанное Замиром Кабуловым предположение, что ключи к решению афганской проблемы находятся в Исламабаде, как минимум нуждается в корректировке. Москва не пригласила талибов на встречу «Московского формата» по Афганистану осенью 2022 года. Отсутствие представителей ДТ на этой конференции МИД России объяснил тем, что оно не смогло создать инклюзивное правительство[45].

Эту корректировку знаменуют и слова самого Кабулова, сказанные им 11 февраля этого года в интервью индийскому изданию The Wire: «Но мы не можем скрыть разочарования тем, как “Талибан” справляется с ситуацией. Он сделал большое дело, выгнав американцев и все марионеточные правительства. Но он не научился управлять государством… “Талибану”, как и прежним марионеточным правительствам, повезло, что у них есть такие люди, как афганцы, которые могут выжить лишь на хлебе с водой. Но уже хватит… “Талибан” должен предпринять институциональные шаги для улучшения ситуации или, по крайней мере, открыть путь для такого улучшения, чего мы не видим в данный момент»[46]. За время правления талибов стало очевидно, что они, а не какая-то внешняя сила, в ответе за ситуацию, и, перефразируя слова российского дипломата, можно сказать, что ключи от решения афганской проблемы находятся в самом Афганистане.

Авторы:

М.О. Нессар – кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института востоковедения РАН.

П.В. Топычканов – кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Центра международной безопасности Национального исследовательского института мировой экономики и международных отношений им. Е.М. Примакова РАН.

Точка зрения авторов необязательно совпадает с позицией редакции.

Источник Source