Вопросы ядерного сдерживания, стратегической стабильности и противоракетной обороны (ПРО) уже в течение нескольких десятилетий стоят на повестке дня политики безопасности ведущих государств мира. Стратегическая стабильность, будучи производной от ядерного сдерживания, применима только к военно-стратегическим отношениям между Россией и США. Во всех других случаях эта концепция не работает.

К числу дестабилизирующих систем оружия незаслуженно отнесена противоракетная оборона, поскольку базовый сценарий массированного обмена ядерными ударами, на котором строятся все расчёты эффективности ядерного сдерживания и уровня стратегической стабильности, является полностью надуманным.

Взаимосвязь ядерного сдерживания и стратегической стабильности

Ядерное сдерживание и стратегическая стабильность – два неразрывно связанных понятия. Более того, второе является прямым порождением первого, поскольку концепция стратегической стабильности, по сути, выросла из теоретических трудов американских аналитиков, работа над которыми начала активно вестись сразу сразу после появления во второй половине 1940-х гг. ядерного оружия. Целью работ была адаптация стратегии и политики Соединённых Штатов к новым военно-политическим условиям начавшегося «первого» ядерного века, когда американцы сначала обрели новый, сверхразрушительный арсенал атомного оружия, а вскоре лишились монополии в этой сфере.

В таких условиях в военно-политических кругах США постепенно стал набирать силу тезис, что главной задачей американских вооружённых сил должно стать предотвращение ядерной войны, а не достижение возможности победы в ней. Его выдвинул ещё в 1946 г. преподаватель Йельского университета (в дальнейшем – сотрудник корпорации РЭНД) Бернард Броуди, который был уверен, что монополия на обладание ядерным оружием не сохранится надолго. Поэтому Соединённым Штатам следует разработать действенную стратегию, позволяющую избежать глобальной ядерной катастрофы. Решение он видел в создании таких ядерных сил, которые обеспечили бы нанесение сокрушительного ответного удара по «вероятному противнику» в случае ядерного нападения на США[1].

Принцип опоры на ответный удар не сразу получил одобрение в военно-политических кругах, тем более что многие руководители Соединённых Штатов, включая президента Гарри Трумэна, считали, что американская монополия сохранится достаточно долго. Однако после того как её не стало в 1949 г., а затем американская территория оказалась уязвимой для советского ракетно-ядерного удара, вопрос о принятии новой концепции сдерживания приобрёл особую актуальность.

Исследователи проблемы пришли к выводу, что сдерживание можно считать надёжным, если обе стороны ядерного противостояния (СССР и США) будут иметь примерно одинаковые возможности нанесения ответного удара. Именно осознание этого факта военно-политическим руководством данных стран, подкреплённое соответствующей структурой ядерных сил, минимизирует риск преднамеренного нападения в надежде избежать ответного удара или резко ослабить его. Особенно ярко данный эффект может проявиться в кризисной ситуации, уменьшая стимулы для нанесения первого удара, что в теории стратегической стабильности получило наименование «кризисная стабильность». Другая сторона проблемы в том, чтобы снизить стимулы к наращиванию гонки вооружений. Для достижения этой цели (укрепления «стабильности гонки вооружений») могут использоваться различные механизмы, главным из которых следует считать международные соглашения, накладывающие жёсткие ограничения на количественный и качественный состав ядерных сил сторон.

Ограниченность применения концепции стратегической стабильности

Все указанные выше проблемы – предмет самого тщательного анализа, представленного в многочисленных работах российских и западных исследователей. Поэтому нет особого смысла в очередной раз обращаться к детальному разбору сущности и содержания проблемы стратегической стабильности. Но следует отметить: и теория ядерного сдерживания, и теория стратегической стабильности выработаны применительно к отношениям СССР/России и США – двух великих ядерных держав, обладающих примерно одинаковым военно-стратегическим арсеналом. Каждая из них довольно долго считала оппонента «вероятным противником». Поэтому проблема безопасности в большинстве случаев рассматривается как военная, напрямую зависящая от способности оппонентов к нанесению ответного удара и поддержания такого положения в течение неопределённо долгого времени. Именно в этом и заключается сущность и содержание стратегической стабильности как таковой.

Но в указанной связи вполне закономерен вопрос о том, насколько универсально применение основных принципов концепции стратегической стабильности в отношениях России и Соединённых Штатов с другими странами. Для ответа целесообразно обратиться к содержанию некоторых документов международного характера, непосредственно касающихся проблемы стратегической стабильности. Так, 1 июня 1990 г. президенты РФ и США подписали «Совместное заявление относительно будущих переговоров по ядерным и космическим вооружениям и дальнейшему укреплению стратегической стабильности». В документе сказано: «Цель этих переговоров будет состоять в том, чтобы ещё более уменьшить опасность возникновения войны, особенно ядерной войны, обеспечить стратегическую стабильность, транспарентность и предсказуемость посредством дальнейших стабилизирующих сокращений стратегических арсеналов обеих стран. Это будет достигнуто путём поиска договорённостей, повышающих выживаемость, устраняющих стимулы для нанесения первого ядерного удара и воплощающих соответствующую взаимосвязь между стратегическими наступательными и оборонительными средствами»[2].

Здесь наиболее подробно представлено согласованное Москвой и Вашингтоном понимание стратегической стабильности, которое включает в себя повышение выживаемости стратегических сил сторон, устранение стимулов для нанесения первого удара и необходимость учёта взаимосвязи стратегических наступательных и оборонительных вооружений. Разумеется, в предложенной формулировке много неясностей, в частности, как «воплотить» в будущих договорённостях взаимосвязь между стратегическими наступательными и оборонительными вооружениями, и что такое «стимулы для нанесения первого удара». Тем не менее общее понимание сущности и содержания стратегической стабильности присутствует.

Невозможно себе представить, чтобы аналогичное заявление было согласовано в рамках стратегических отношений, скажем, КНР и США или же России и Китая. Разумеется, в случае наращивания Китаем арсенала стратегических ядерных вооружений до уровня России и Соединённых Штатов, расчёты надёжности ядерного сдерживания в каждой из названных пар государств могут показать наличие стратегической стабильности. Но этого, на наш взгляд, недостаточно, чтобы стороны официально приняли такую концепцию в качестве основы стратегических отношений. Это особенно касается России и Китая. Ведь тогда потребуется, пусть и негласно, согласиться, что при определённых условиях стороны будут рассматривать вопрос о последствиях обмена ядерными ударами между ними, то есть считать друг друга «вероятными противниками». Как представляется, подобное абсолютно неприемлемо ни для Москвы, ни для Пекина. Что касается США и КНР, то для подобной договорённости Соединённые Штаты должны будут признать Китай равным по стратегическим возможностям соперником, а КНР – согласиться, что при определённых условиях его можно будет рассматривать как «ядерного агрессора».

Что касается других ядерных государств, как признанных, так и нет, говорить о возможности следовать основным положениям концепции стратегической стабильности в чисто теоретическом плане можно, на наш взгляд, только в паре Индия–Пакистан, да и то с множеством оговорок. Никакой стратегической стабильности не может быть в отношениях между ядерным и неядерным государством, так же как и в многостороннем формате, даже при попытке заключения многостороннего договора в сфере контроля над ядерными вооружениями[3].

Разумеется, сам термин «стратегическая стабильность» может употребляться (и часто употребляется) для характеристики стратегических отношений между любыми государствами и даже группами государств. Но это уже «другая» стабильность, смысл и содержание которой трактуется совершенно иначе, нежели классическое определение этого феномена. Свою роль играет привлекательность данного термина – удачно выбранное словосочетание и положительная смысловая нагрузка. Но, к сожалению, частое его употребление применительно к различным условиям зачастую ведёт к недопониманию и затрудняет нахождение точек соприкосновения в ходе научного и политического обсуждения. Трудно не согласиться с американским исследователем проблем безопасности Майклом Джерсоном, который утверждает, что «стратегическая стабильность всегда была широко используемой концепцией при отсутствии её общего понимания. Не существует общепринятого определения ни стабильности, ни того, какие факторы способствуют её укреплению, а какие её ослабляют. Нет и единого инструмента для её измерения. Как следствие, в Соединённых Штатах и во всём мире существуют значительные пробелы в понимании того, как страны, обладающие ядерным оружием, рассматривают и определяют требования стабильности»[4].

Условия применения концепции стратегической стабильности

Существует несколько условий, когда отношения сторон могут быть построены на принципах стратегической стабильности. Важнейшим из них являются политические отношения между этими странами. Они не могут быть союзниками, в противном случае эти страны (Россия и США) вряд ли делали бы ставку на надёжность ядерного сдерживания и, как следствие, – на укрепление стратегической стабильности как таковой. Иными словами, в своих отношениях эти страны допускают, что при каких-то условиях они могут обрести упомянутые «стимулы для нанесения первого удара» со всеми вытекающими последствиями. В отношениях союзников подобные сценарии невозможно себе представить, как, например, Соединённых Штатов с Великобританией и Францией, или двух последних стран друг с другом.

Ещё одним условием следования принципам стратегической стабильности является наличие у сторон примерно равных по боевым возможностям стратегических наступательных вооружений. Это требование напрямую проистекает из данной концепции и предусматривает опору политики и стратегии национальной безопасности каждой из названных сторон на надёжность и неотвратимость ответного ядерного удара в случае даже неожиданной массированной атаки со стороны оппонента.

Есть ещё ряд существенных, хотя и не всегда обязательных условий, при выполнении которых стороны могут установить и развивать стратегические отношения на базе концепции стратегической стабильности. Одним из них является наличие договоров по контролю над стратегическими ядерными вооружениями. Такие договоры могут вносить серьёзный вклад в укрепление стратегической стабильности в обеих её ипостасях – как «кризисной», так и «гонки вооружений».

Гонка же вооружений (по крайней мере, количественная) может быть остановлена или даже повёрнута вспять конкретными условиями подобных соглашений. Начиная со второй половины 1980-х гг. мы именно это и наблюдаем, когда в результате заключения ряда соглашений между СССР/Россией и США стороны сократили стратегические ядерные арсеналы примерно в восемь раз. Кроме этого, договоры по контролю над стратегическими ядерными вооружениями повышают предсказуемость в стратегических отношениях сторон, а также предоставляют им полную информацию о текущем состоянии, количественном и качественном составе ядерных сил через установление жёсткой системы контроля, включая инспекции на местах.

Отрицательные стороны концепции стратегической стабильности и проблема ПРО

О положительных чертах стратегической стабильности за прошедшие годы сказано много. Об этом заявляют как лидеры России и США, так и эксперты и различного рода политические комментаторы. Но мало кто говорит о серьёзных отрицательных моментах следования данной концепции.

Так, она применима, как уже говорилось, к стратегическим отношениям только двух конкретных государств. Она вряд ли может стать основой для установления надёжных связей в многостороннем варианте ядерного сдерживания и даже в трёхстороннем формате, если включить сюда Китай[5]. Более того, следуя положениям этой концепции, две великие ядерные державы концентрируют внимание, включая военные программы в рассматриваемой области, именно на двухсторонних отношениях, практически не учитывая ядерные силы третьих стран. Как известно, неоднократные попытки СССР и России учитывать при переговорах о вооружении союзников Соединённых Штатов (Великобритании и Франции) успехом не увенчались. Китай не удалось привлечь к переговорам по контролю над ядерными вооружениями в том числе и потому, что эта страна не воспринимает философию ядерного сдерживания и стратегической стабильности, как это принято в стратегической культуре США и РФ.

Ещё одним минусом концепции стратегической стабильности является то, что нестратегические ядерные вооружения находятся вне зоны её внимания, в том числе и потому, что эти средства «не встраиваются» в основные положения концепции. В любых моделях эффективности первого и надёжности ответного удара нестратегические ядерные системы в расчёт не принимаются, или же принимаются достаточно условно, оказывая лишь незначительное влияние как на сдерживание, так и на стратегическую стабильность как таковую. Поэтому названные системы ядерных вооружений не фигурируют в договорах по ограничению и сокращению стратегических вооружений. Этот вывод следует в том числе и из самого названия таких соглашений, где практически всегда присутствует термин «стратегические». Единственным исключением является Договор о РСМД, в котором речь шла о полной ликвидации ракет средней и меньшей дальности США и России. Но это нетипично для общих подходов двух стран к решению проблемы стратегической стабильности, практикуемых с 1972 года.

Самым главным недостатком концепции стратегической стабильности является нереалистичность сценариев обмена ядерными ударами, на чём и строится вся конструкция стратегических отношений двух ведущих ядерных держав. Так, при соответствующих расчётах и моделировании стратегической стабильности предполагается, что стороны попеременно наносят неожиданный ядерный удар по стратегическим наступательным вооружениям оппонента, выступая сначала в роли «агрессора», а потом «жертвы» такой агрессии. Если в результате такого гипотетического первого удара каждая из сторон, выступающая в роли «жертвы», всё же сохранит способность к сокрушительному ответу и нанесению «агрессору» неприемлемого («заданного») ущерба, то ядерное сдерживание признаётся надёжным. Что касается стратегической стабильности, то она устойчива в случае получения аналогичного результата при различных конфигурациях СНВ сторон – как существующих на момент расчёта, так и перспективных. Такие новые конфигурации могут возникнуть в результате выполнения обязательств по соответствующим договорам или осуществления программ модернизации ядерных сил каждого из государств.

По нашему мнению, базовый сценарий оценки уровня стратегической стабильности, предполагающий неожиданное массированное нападение с использованием стратегического ядерного оружия на примерно равного по силам противника, является абсолютно надуманным. На практике такой вариант развития событий совершенно немыслим. Даже оставив в стороне вопрос о том, по какой причине руководитель той или иной страны может принять столь самоубийственное решение, подготовка к первому удару потребует осуществления определённых мероприятий военно-технического характера, что не может быть не обнаружено потенциальной жертвой агрессии. Тем более если решение принимается в условиях обострения отношений между сторонами или уже начавшегося прямого столкновения. При таком сценарии каждая из сторон примет меры для повышения живучести собственных ядерных сил – подготовит или даже осуществит рассредоточение тяжёлых бомбардировщиков, выведет дополнительное число подводных ракетоносцев в океан, проведёт другие мероприятия. Всё это значительно повысит гарантии ответного удара и увеличит его гипотетический масштаб. Поэтому все расчёты, базирующиеся на сценарии «неожиданного» массированного нападения США на Россию или России на США, следует, на наш взгляд, считать не имеющими ничего общего с реальностью.

Ведь она предусматривает повышение уровня безопасности в основном за счёт укрепления потенциала ответного удара, а не ослабления и сведения к нулю потенциала нападения, тем самым устанавливая предел сокращений стратегических ядерных вооружений.

Самым противоречивым положением концепции стратегической стабильности, на наш взгляд, является резко отрицательная характеристика роли противоракетной обороны в обеспечении безопасности сторон. Базовый сценарий, лежащий в основе этой концепции, предполагает, что сторона – обладатель ПРО может использовать её для перехвата ответного удара противника. Тем самым она получает стимул для превентивного удара. Если обе стороны обладают системами ПРО, ситуация становится ещё менее стабильной, поскольку каждая из них в кризисной ситуации будет стремиться упредить противника, резко повышая риск возникновения ядерной войны.

Ещё раз повторим: этот сценарий является полностью надуманным, не имеющим ничего общего с действительностью, правда, с одной оговоркой. Она заключается в том, что в руководстве противостоящих ядерных государств должны находиться адекватные люди, не склонные принимать гарантированно самоубийственные решения. Ведь сторона, подвергшаяся неожиданному ядерному нападению, почти наверняка нанесёт ответный удар по центрам принятия решений агрессора, то есть по тому самому руководству, которое и инициировало нападение, поскольку наносить ответный удар по пустым шахтам МБР, откуда уже стартовали ракеты, мягко говоря, нелогично.

Наряду с этим гипотетические надежды на возможность перехвата при помощи ПРО, ослабленного в результате нападения ответного удара жертвы агрессии, также не имеют серьёзных оснований. Ни одна противоракетная система не может предоставить стопроцентную гарантию перехвата. Но в случае со стратегическим ядерным оружием такая гарантия необходима, поскольку речь идёт об ударе мощностью в несколько сотен килотонн для каждой достигшей цели боеголовки МБР или БРПЛ. Последствия такого удара могут быть катастрофическими, особенно если он будет нанесён по столице страны и, возможно, по ряду других крупных административных и промышленных центров государства-агрессора. К этому следует добавить, что надёжно прикрыть всю территорию крупного государства системой ПРО практически невозможно по целому ряду причин, включая экономические. Во всяком случае, осуществление подобной программы может занять десятилетия. Таким образом, опасения сторонников традиционного подхода к ядерному сдерживанию и стратегической стабильности нельзя считать обоснованными.

Ядерное сдерживание: сильный против слабого

Ещё раз подчеркнём, что концепция стратегической стабильности применима к отношениям только двух государств – России и США. Что касается остальных стран – обладателей ядерного оружия, в их отношениях может действовать (и действует) ядерное сдерживание. Многие считают, что сдерживание действует не только со стороны сильного государства против слабого, но и в обратном направлении. А именно обладатель даже небольшого ядерного арсенала может удержать от агрессивных действий крупную ядерную державу, если создаст угрозу её жизненно важным интересам, в частности, важным объектам на её территории. И в число таких объектов вряд ли будут входить ядерные силы. Скорее всего – это столица государства и крупные жизненно важные центры.

Попробуем рассмотреть механизм ядерного сдерживания слабого государства против сильного. Прежде всего отметим, что, как и в случае с великими ядерными державами, для ядерного сдерживания требуется несколько важных условий. Одно из них – состояние военно-политической конфронтации между этими государствами при отсутствии гарантий урегулирования конфликта политическими (или невоенными) средствами. Второе условие – наличие у условно слабой стороны средств доставки ядерного оружия, способных достигать столицы и жизненно важных центров потенциального противника. Третье – психологическое состояние сторон и их готовность применить ядерное оружие, если в ходе развития конфликта они не увидят другой возможности.

Ядерное сдерживание – это не простое соотношение сил конфликтующих сторон, согласно которому наиболее сильная из них одержит победу в войне при любых вариантах развития событий и сможет диктовать свою волю противоположной стороне, даже не прибегая к вооружённому насилию.

Это достигается путём демонстрации потенциальному агрессору, что даже если он сможет достичь поставленных целей, то заплатит за это непомерно высокую цену. Именно наличие даже небольшого ядерного арсенала и становится инструментом предотвращения нападения в случае противостояния крупной ядерной державы и слабого противника.

С чисто военной точки зрения, казалось бы, наличие небольшого ядерного арсенала у противника может и не оказывать сдерживающего эффекта на мощную ядерную державу. Эта проблема решается посредством превентивного удара по ядерным объектам для их полного уничтожения, что вполне вероятно, если опираться исключительно на математическое моделирование. Но в реальности для принятия подобного решения придётся оценить весь комплекс последствий, к которым это действие может привести.

Так, агрессор, даже более мощный, чем его потенциальная жертва, должен получить абсолютные гарантии того, что всё ядерное оружие противоположной стороны будет уничтожено его ударом. Вероятная жертва агрессии, естественно, перед лицом обезоруживающего удара примет все меры, чтобы хотя бы часть её вооружений сохранила боеспособность. Не имея возможности напрямую защитить свои силы, она, скорее всего, использует все средства маскировки, дезинформации, создания ложных целей, чтобы полностью не лишиться средств ответного удара. В таких условиях потенциальный агрессор всё же может рассматривать вопрос о применении ядерного оружия для гарантированного уничтожения ядерных сил противника, то есть ядерное сдерживание при названном варианте развития ситуации может не сработать.

Срабатывание или несрабатывание ядерного сдерживания полностью зависит от решения потенциального агрессора. Но говорить о том, что в основе подобного решения лежат исключительно его возможности по нанесению обезоруживающего удара, на наш взгляд, совершенно неверно. Даже при получении полной гарантии успеха нападения, сдерживание продолжит действовать. Но на первый план выйдет уже не военный потенциал противоположной стороны, а оценка агрессором широкого круга последствий, как военных, так и политических, юридических и других, которые неизбежны в отношении государства, первым применившего оружие массового уничтожения против заведомо слабого противника. По нашему мнению, подобный феномен можно охарактеризовать как «самосдерживание». И этот фактор может действовать не менее эффективно, чем угроза ответного удара.

Стабилизирующее влияние ПРО

Возвращаясь к вопросу о противоракетной обороне, отметим, что в рассмотренном нами сценарии сдерживания вряд ли можно говорить о её дестабилизирующем воздействии. Напротив, наличие ПРО может оказаться дополнительным сдерживающим фактором. Так, в представленном выше сценарии действия механизма сдерживания в отношениях условно сильного и слабого соперников, противоракетная оборона может работать в положительном плане как на одну, так и на другую сторону. Для сильной стороны наличие ПРО у противника затруднит планирование первого удара и уменьшит шансы на достижение поставленной цели – уничтожение всего ядерного арсенала противоположной стороны. Для слабого противника противостоящая ей противоракетная оборона также резко понижает надежду на успех наступательной операции, учитывая, что незначительный по масштабам удар может быть перехвачен оборонительной системой сильной стороны. При этом попытка, даже неудавшаяся, нанесения первого удара слабой стороной однозначно делает её ядерным агрессором со всеми вытекающими последствиями.

Представляется совершенно ошибочным суждение о том, что наличие надёжной обороны у сильной стороны развязывает ей руки в осуществлении агрессивных действий, то есть нанесения первого удара и перехвата ответного удара, если он вообще состоится. Ещё раз подчеркнём, что эффект ядерного сдерживания не является прямым продолжением боевых возможностей, количественной и качественной структуры противостоящих друг другу сил. Этот эффект гораздо сложнее и сильнее, и носит в большей степени психологический, а не военно-технический характер. Как было сказано выше, сторона, рассматривающая возможность применения ядерного оружия первой, неизбежно должна задуматься о последствиях.

Не менее пагубными могут оказаться последствия для страны, стремящейся к обладанию ядерным оружием, какие бы обоснования для такого решения она ни выдвигала. Наличие этого оружия отнюдь не означает автоматического укрепления безопасности. Напротив, в период обострения конфронтации государства будут нацелены на нанесение первого удара (сильная сторона – по ядерным вооружениям слабой, а слабая – по центрам принятия решений сильной). Совершенно очевидно, что наличие ядерного оружия у каждого участника конфликта может привести к необратимым последствиям в случае принятия необдуманных решений любой из сторон. Системы обороны, включая ПРО, способны лишь несколько снизить угрозу принятия таких решений, но не устранить эту вероятность полностью.

*  *  *

К сожалению, некоторые неядерные государства считают, что только ядерный арсенал даёт реальную безопасность. Следует признать, что у сторонников этой точки зрения есть определённые аргументы, хотя во многих случаях они носят эмоциональный характер. В реальности же выбор в том, решать ли проблему безопасности политическими средствами, или пойти по пути Северной Кореи.

Однозначных ответов на целый ряд вопросов, касающихся стратегической стабильности, ядерного сдерживания и ядерного статуса государств, не существует. Все эти проблемы остаются предметом серьёзных споров экспертного сообщества многих стран. Мы затронули лишь часть из них, да и то в самом общем виде. Углублённое изучение всего комплекса вопросов безопасности представляет, несомненно, не только теоретический, но и практический интерес.

Автор: А.Г. Савельев – доктор политических наук, главный научный сотрудник ИМЭМО им. Е.М. Примакова РАН.

Точка зрения авторов необязательно совпадает с позицией редакции.

Источник Source