Иран превратился в первостатейного игрока. И дело не только в собственной армии, вполне мощной, но в системе союзных Тегерану структур – прокси – от Аравийского полуострова и Ливана до Ирака и Афганистана. О невидимой, но мощной «оси сопротивления» Фёдору Лукьянову рассказал Николай Кожанов, старший научный сотрудник ИМЭМО им. Е.М. Примакова РАН, в интервью для программы «Международное обозрение».

Фёдор Лукьянов: В связи с последними событиями меня заинтересовал один вопрос. Такое ощущение, что иранские прокси всем на голову сели, спасу от них нет: Америка трепещет, они главные действующие лица, никто с ними сделать ничего не может. Действительно ли этих прокси так много? В чём секрет столь мощной притягательности Ирана? Каким образом он смог создать столь разветвлённую сеть?

Николай Кожанов: Иранские прокси – это всегда был вопрос достаточно сложный. С одной стороны, очень долгое время, особенно в 2000-е гг., западные эксперты пытались нас всех убедить, что это какой-то миф или, по крайней мере, история их важности существенно преувеличена. Однако с 2010-х гг. и до сегодняшнего момента мы видим, что это достаточно эффективное средство в руках Ирана. Сколько их на самом деле – оценки существуют разные. Самые минимальные – около 250 тысяч по всему Ближнему Востоку, что уже превращает их в значительную силу.

Что же касается вопроса, откуда они взялись, точнее, как Иран мог обрести такое влияние в регионе, – тут можно сказать, что это результат сразу нескольких процессов.

Во-первых, работа с этими прокси велась достаточно давно, практически с момента возникновения Исламской Республики Иран. Иранцы активно работали с теми силами зарубежом, на которые они могли положиться для вопросов сначала распространения исламской революции, а потом уже и просто защиты самого Ирана.

Второй немаловажный момент: иранцы – нация достаточно прагматичная, и государство у них прагматичное, поэтому они всегда умели подобрать ключи к различным силам в регионе. Где-то это действительно была идеология, а где-то просто вопрос денег. Например, если мы говорим о тех же афганских, пакистанских добровольцах, там зачастую воюют за иранский паспорт.

Наконец, третий элемент.

Сказать, что иранцы создавали что-то неестественное для той или иной среды, невозможно. Зачастую, как с теми же хуситами, речь о том, что иранцы оказывались одной из немногих сил, которые готовы были помочь, протянуть руку. Естественно, они учитывали то, что есть некие общие враги, которые не всегда выступали в лице Израиля или Соединённых Штатов, – на определённых этапах истории это были те же саудиты. Иранцы входили в положение, и их помощь приходилась к месту.

Сейчас мы видим перерастание количества прокси в качество. Более того, не всегда это марионетки Ирана. Точнее, зачастую это больше партнёры, союзники. И в массе своей это всё-таки самостоятельные игроки, но мнение Тегерана они также учитывают.

Фёдор Лукьянов: То есть это не только шииты?

Николай Кожанов: Конечно, в первую очередь разыгрывается шиитская карта. Однако, например, в Сирии иранцы активно работают и с не шиитами – с суннитами, алавитами. Так что преувеличивать шиитскую карту нельзя. Хуситы, например, это шииты, но иного толка, которые никак с иранским – условно – «двенадцатиимамником» не соотносятся. Шиизм как ответвление ислама, в отличие от христианства, не подразумевает какой-то строгой пирамиды подчинённости. В принципе тот факт, что где-то существует сильное шиитское государство отнюдь не означает, что оно будет иметь право диктовать свою волю за рубежом.

Фёдор Лукьянов: Иран в случае дальнейшего обострения способен принять решение и мобилизовать этих своих союзников и партнёров на какую-то совместную акцию с разных сторон?

Николай Кожанов: В нынешних условиях мы ничего исключать не можем. Другое дело, что Иран сам по себе находится сейчас в очень непростых условиях, прежде всего экономических. Социальная ситуация внутри страны далеко не самая простая. Приближаются президентские выборы в Иране, и возможные результаты не так однозначны. По этой причине ввязываться в достаточно сложный и тяжёлый конфликт, я думаю, Иран на данный момент не заинтересован и постарается этого избежать.

Одна из причин, почему мы видим активизацию его прокси по всему региону, это то, что война с использованием прокси является самым дешёвым вариантом защиты. Но есть и другая сторона медали – война с использованием прокси имеет определённый негативный момент: Иран всё-таки действует на чужих территориях чужими руками. Да, это удешевляет его расходы, позволяет избежать человеческих жертв, а в некоторых случаях отказаться от ответственности за действия тех или иных групп. Но, с другой стороны, всё внимание вопросов безопасности Ирана сейчас обращено вовне, в то время как внутренняя безопасность страны находится под большой угрозой, что в принципе доказал террористический акт в Кермане недавно. Иранские службы очень хорошо научились работать с внешними силами, но безопасность внутри страны они гарантировать на данный момент, судя по всему, не способны.

Фёдор Лукьянов: Дай Бог, конечно, чтобы так и было. Пока ощущение такое, что все участники (и Соединённые Штаты, и Иран, и «Хизбалла», и другие, кто вовлечён) классически, как петухи, ходят, что-то распушают, выгибают, но при этом никому не хочется ввязываться в драку, поскольку все понимают, что ничего хорошего их не ждёт.

Николай Кожанов: Мне сложно говорить за американцев и их внешнюю политику, я не являюсь экспертом по этому вопросу. Если говорить о том же Иране, то, в принципе, при всей активности его политики в регионе, он себя позиционирует стороной, находящейся в режиме защиты. То есть он играет от защиты, и говорить о какой-то «иранской агрессии», о которой нам периодически пытаются рассказывать, не приходится.

Опять же, как я уже упоминал, выбор стратегии использования прокси во многом связан с тем, что это наиболее дешёвый и безопасный способ ведения защиты. У Ирана существует концепция «оси сопротивления», в некоторых источниках она называется «цепью сопротивления».

И мы видим, что в таком режиме (без эскалации, конфронтации, без выхода за те пределы, где уже не остановить более тяжёлый конфликт) Иран живёт последние лет десять как минимум. Эта политика отчасти приносит свои плоды. На фоне дистанцирования американцев от Ближнего Востока, или процесса реформатирования американского присутствия на Ближнем Востоке, мы видим, что те же арабские страны Персидского залива боятся остаться с Ираном один на один, зная о иранских возможностях. По этой причине они активно пошли на замирение с ним. Ещё пример – атаки хуситов, казалось бы, затрагивают экономические интересы Саудовской Аравии, Объединённых Арабских Эмиратов, но никто из арабских монархий Персидского залива (даже Бахрейн, который вроде бы принял участие в антихуситской коалиции против «Ансарулла»), во-первых, не упомянул о том, что здесь может прослеживаться иранский след, чтобы – не дай бог! – иранцев не обидеть. Во-вторых, говоря о самой ситуации, эти монархии вместо того, чтобы обвинять или осуждать хуситов, вдруг неожиданно начали осуждать страны Запада, обвинять их в том, что изначальная поддержка ими Израиля и привела к этому конфликту. Думаю, это было сделано не без ощущения оружия иранских прокси за спиной.

Источник Source