Наверное, почти все, кто родился в Советском Союзе, помнят наизусть или хотя бы слышали неоконченное стихотворение Пушкина, служившее заставкой «Очевидного – невероятного», главной передачи о науке на Центральном телевидении: «О, сколько нам открытий чудных / Готовят просвещенья дух, / И опыт, сын ошибок трудных, / И гений, парадоксов друг…» Наш национальный поэт исчерпывающе описал тернистый, но захватывающий путь постижения и освоения жизни во всей её сложности. Тот, что требует находчивости и настойчивости.
В телеэпиграф не вошла пятая строчка: «И случай, Бог изобретатель…» Упоминание Бога на советском голубом экране сочли неуместным, да и не хотелось нарушать ритмический узор, ведь далее произведение обрывалось. Но без упоминания роли случая и Провидения образ познания вышел неполным. Ибо терпение, труд и даже наитие зачастую бессильны в отсутствие везения и благоприятного стечения обстоятельств, схождения звёзд. Верно и обратное – отвернувшаяся Фортуна и случайная незадача способны свести на нет все старания.
Мы живём два года в новой реальности, и способ её познания проходит все пушкинские стадии.
Хватает трудных ошибок и парадоксов, опыт обретается разнообразный, открытий изрядно, чудные они, правда, в разном смысле – ударение впору ставить не только на первый, но и на второй слог. И, как всегда, его величество случай наблюдает за происходящим, готовый вмешаться в подходящий или, напротив, совсем неподходящий момент, исполняя роль то ли того самого божественного изобретателя, то ли крупье, выкидывающего карты произвольным образом.
События двух лет изменили представления и о войне, и о мире. Будет преувеличением сказать, что всё перевернулось в одночасье – международные процессы давно и последовательно отклонялись от того, как их было принято описывать. Расхождение чувств, слов и дел становилось всё более разительным. Оглядываясь назад, нет оснований удивляться, что противоречия, маскировавшиеся густым слоем лукавства, взорвались в итоге общемировым военно-политическим кризисом. Неожиданностью стал не только и не столько факт острого конфликта, сколько характер его протекания – и в вооружённом, и в экономическом, и в социально-политическом измерении.
Не оправдались никакие ожидания предварительной стадии. Логика развития событий, с одной стороны, почти не поддаётся прогнозированию, потому что меняется ситуативно. С другой – представляет собой интеллектуальное пиршество для исторически подкованных гурманов. В происходящем легко найти рифмы к разным эпохам европейской и мировой истории – от холодной войны и далее назад, как минимум до XVII века, а то и Средневековья. Ни одна из параллелей не точна, но каждая высвечивает какую-то из теперешних граней. А из них складывается самобытная мозаика текущего столетия. Точнее, пока не складывается, но составляющие её элементы в случайном порядке уже набросаны на всемирный ломберный столик. Всё более вероятным становится всё менее очевидное, и наоборот: бывалый Капитан Очевидность с высокой степенью вероятности идёт ко дну, горделиво отказываясь покинуть своё плавсредство.
История и культура, национальные традиции и присущие только конкретным сообществам особенности – один пласт будущего, напоминающий о себе всё более напористо. Взаимосвязанность – экономическая, технологическая, коммуникационная, которая натягивается, как тетива, но не рвётся, удерживая мир целостным, – другой пласт. Они вроде бы должны противоречить друг другу, однако на деле образуют симбиоз. Если прежняя глобальная взаимозависимость мыслилась как надёжный предохранитель от столкновений (не сработал), то ныне связность мира, напротив, гарантирует конфликты, иначе просто не может быть в силу переплетения разнонаправленных интересов. Но она же в идеале порождает чувство позитивной обречённости – деваться от остальных некуда, придётся искать способ мирно сосуществовать.
Этот подзабытый уже термин времён холодной войны пора реабилитировать как оптимальный из доступных вариантов международной предсказуемости. Но учиться мирному сосуществованию придётся заново. Тогда, когда всем станет понятно: нокаутом никого с ринга вышибить не получится, а победы по очкам станут переходящим призом в зависимости от текущей формы спортсменов и актуального состава судейской коллегии.
Россия – конечно, не единственный, да и, пожалуй, не главный участник состязания. Но она находится в эпицентре мирового катаклизма – отчасти по объективным причинам, отчасти по собственному желанию из неудовлетворённости своим положением. Напомним, что эпицентр – не сама точка взрыва или толчка, происходящего в земных или водных недрах, а её перпендикулярная проекция на поверхность. Россия как геополитический субъект – пространство, где последствия потрясения наиболее заметны и могут быть наиболее разрушительны. Однако само потрясение вызвано не тем, что происходит наверху, а глубинными процессами.
Россия стремится изменить мир, меняя себя, а возможно, наоборот, – изменить себя, меняя мир.
Вполне пушкинский парадокс, и ведь невозможно сказать, что более достижимо. Успех не предопределён ни в одном, ни в другом. Точнее – сдвиги неизбежны по обеим линиям, но они, скорее всего, будут не теми, на которые рассчитывали. Для адаптации к последствиям этих сдвигов понадобятся дальнейшие постоянно варьирующиеся усилия. И неопределённо долго, а никакого «флага над Рейхстагом» нового мироустройства не взовьётся.
Таков по своей природе возникающий мир. В нём не будет «мирового порядка» в понимании, к которому мы привыкли за три четверти века, эпоху по историческим меркам короткую и аномально упорядоченную. От мировоззренческих предпочтений зависит, считать ли угрожающим или многообещающим наступающее время. Как бы то ни было, Россия идёт с ним в ногу, не избегая его трудных ошибок, гениальных парадоксов и чудных открытий. Главное, как бывало всегда, чтобы не представилось случая усомниться: с нами Бог-изобретатель.
Автор: Фёдор Лукьянов, главный редактор журнала «Россия в глобальной политике»
Источник Source
