Вопрос о том, какой станет российская внешняя политика во время новой президентской каденции, кажется если не неуместным, то избыточным. На посту главы государства человек, в том или ином статусе руководящий страной почти четверть века. Он известен консерватизмом – не только в идеологическом смысле, но и с точки зрения нелюбви к резким поворотам. К тому же Россия ведёт интенсивную военную кампанию фактически против международной коалиции, и до того как она завершится (а перспективы пока неясны), строить планы нет особого смысла. Успешное окончание этой кампании остаётся задачей, несопоставимой по важности с другими.

Тем не менее задуматься на обозначенную тему необходимо. Во-первых, все сроки правления Владимира Путина хоть и демонстрировали преемственность подходов, заметно отличались друг от друга. Во-вторых, хотя значимость достижения целей спецоперации не подлежит сомнению, сама по себе победа не даст чудесным образом ответы на все внешнеполитические вызовы. Наконец, мировая система быстро меняется по объективным причинам, и Москве в любом случае предстоит реагировать.

 

Потолок «отскока»

Специальная военная операция стала переломным моментом для международного положения России. Завершился период компенсационного восстановления (в биржевых терминах его можно назвать «отскоком»), а оно было основным содержанием предшествовавших двух десятилетий. После крайне тяжёлых 1990-х, когда нужно было просто удержаться в кругу ведущих игроков, с начала века наблюдалось приращение возможностей и статуса за счёт вхождения в мировую (западоцентричную) систему. По мере стабилизации экономики и наведения порядка в госуправлении Россия стала достаточно привлекательным партнёром развитых стран, решивших, что сотрудничество с ней и инвестиции в её экономику сулят выгоды. В этом качестве Россия не только расширила экономический фундамент, но и активизировала внешнюю политику, в особенности на постсоветском пространстве.

Усиление и ослабление Москвы в принципиально важном для неё регионе были, как ни странно, составляющими единого процесса. С одной стороны, притягивание бывших союзных республик к евроатлантической сфере обостряло конкуренцию с Россией и общую конфликтность. С другой – то, что Россия благодаря своим ресурсам служила предметом наибольшего прагматического интереса Запада, укрепляло её позиции и в отношениях с соседями. Проще говоря, в общем тренде Россия выступала флагманом. То же можно отнести и к другим частям мира, где российское влияние росло, – от Европы (несмотря на политические ограничения) до Африки, Восточной Азии, в небольшой степени Латинской Америки (Ближний Восток стоит особняком, там Россия оказалась ценна как раз в качестве противовеса).

Экономическое встраивание в западный мир (в качестве ведомого) приносило дивиденды и повышало жизненный уровень, но расходилось со стремлением заявить о себе как о всё более самостоятельной геополитической силе. До определённого момента два направления удавалось примирять, правда, со всё более громким скрежетом. Февраль 2022 г. подвёл черту. Россия сделала выбор в пользу геополитики, открыто противопоставив себя Западу. Насколько решение было осознанным и просчитанным, а в какой степени катализатором стали обстоятельства или даже внешняя провокация, можно будет судить когда-нибудь потом. Но дальнейшее совмещение двух векторов стало невозможным, достигнут потолок того самого «отскока» от уровня 1992 г. (повышения роли в рамках либерального международного порядка).

Помимо Запада

Опора на Запад была стержнем курса, поэтому сдвиг оказался тектоническим. Впервые за долгое время Запад вообще выпал из российской политики. Официальные отношения свелись к обмену обвинениями или угрозами и постепенной денонсации правовой базы, создававшейся десятилетиями. Неофициальные ненамного шире и концентрируются на управлении остающимися, но быстро сжимающимися экономическими интересами.

При любом из вероятных сценариев перспективы восстановления связей, хоть чем-то напоминающих прежние, нет. Размежевание носит глубокий и устойчивый характер. Наиболее благоприятный вариант из возможных – институциональная фиксация противостояния, чтобы не допустить его скатывания к прямому столкновению, и переход к мирному сосуществованию.

Военный кризис на Украине начинался как кульминация российско-американских противоречий по безопасности в Европе, но за два года он принял другой масштаб. Специальная военная операция превратилась в катализатор смещения мирового баланса в сторону от западного доминирования. Но не к какой-то другой определённой схеме, а к эластичной и распределённой конфигурации. Москве это открывает возможности, однако в то же время означает необходимость пересмотреть некоторые привычные представления.

Многополярность без полюсов

Новая ситуация во многом обнулила то, чего Россия достигла на предыдущем этапе за счёт пусть и всё более конфликтной, но всё же кооперации с Западом – экономической и отчасти культурно-идеологической. Даже наиболее крепко связанные с Москвой страны, столкнувшись с острейшим антагонизмом между Россией и США/НАТО, озаботились тем, как избежать выбора, сохранив взаимодействие со всеми. То же делают партнёры Запада на Глобальном Юге и Востоке.

Возникающая международная среда, которую называют многополярным миром, по сути, не предполагает «полярности», то есть стягивания регионов к очевидным центрам. Понятно, что наиболее сильные в экономическом и политическом плане государства обладают притяжением и сопредельные страны не могут с этим не считаться. Но соседи крупных держав не хотят подчиняться ближайшим «полюсам» и пытаются сбалансировать их неизбежное влияние какими-то другими отношениями. Попытки эти в разной степени успешны, но тенденция такова. И она не позволяет ожидать, что на месте демонтированного либерального порядка возникнет структурированный другой. А противостояние России и Запада не станет фактором возникновения чёткой расстановки сил в мировом масштабе. Нет уверенности, что сегодня возможен даже европейский порядок, изолированный от вышеперечисленных тенденций.

 

Связанные одной цепью

Военный конфликт на территории Украины заметно повлиял на международную ситуацию, но сам по себе он – не начало нового этапа, а попытка закончить выяснение отношений. Противоречия «сфер влияния», типичные для предшествующих эпох, не нашли мирного разрешения и перешли в силовую фазу, как часто случалось в прошлом. В те времена искомым исходом столкновения была фиксация разделительных линий этих самых сфер. Однако сейчас коллизия протекает в другой международной обстановке – мир быстро теряет упорядоченность. Специфика дня сегодняшнего не подразумевает заключения «большой сделки», которая подытожит противостояние. Для неё нужны чёткие правила и механизмы принуждения к их соблюдению. Сейчас нет ни того, ни другого.

Используя современные публицистические термины, в гибридной войне и победа такая же – не полная и безоговорочная, а вязкая и неоднозначная, предполагающая продолжение конфликта разными средствами, не обязательно непосредственно военными. Это не означает, что «пораженье от победы ты сам не должен отличать», но и жирной точки над i не будет.

В основе такого положения – парадокс сегодняшней международной системы. Её конфликтность, вызванная стремлением государств руководствоваться национальными интересами (а их понимание определяет собственная культура), разворачивается в условиях неразрывной связанности мира. Кризис либеральной глобализации не ведёт к распаду международной системы на изолированные части. Характер взаимодействия меняется, но оно не прерывается. А случаи, когда производственно-логистические цепочки страдают из-за вооружённых конфликтов, вызывают всеобщее беспокойство и всеобщее же желание устранить помехи (наглядные примеры – проблемы с судоходством в Чёрном и Красном морях). Эта целостность многообразного мира – ещё одно препятствие для размежевания по интересам/ценностям. Последнее противоречит задачам развития, требующим использовать все возможности и сохранять непрерывные коммуникации. Формирующаяся мировая политэкономия отвергает и единый центр доминирования, и жёсткое деление на блоки.

Прочная сила

Важной чертой наступившего мира стал закат «мягкой силы» в том виде, как её понимали в конце прошлого века. Связано это с тем, что несиловое воздействие доказало свою эффективность. И теперь все принимают меры для его нейтрализации. Отсюда вал законов по предотвращению иностранного влияния. Это сочетается с повсеместными усилиями по укреплению культурно-ценностной самобытности – их предпринимают и в западном сообществе (консолидация на радикально-либеральных основаниях), и за его пределами. Соответственно, падает восприимчивость к любым идеям, внешним по отношению к собственной культуре. Это касается и продолжающихся по инерции попыток Запада навязывать миру свой универсалистский подход, и желаний любых игроков (Россия – не исключение) объединить другие страны и народы под собственными идейно-политическими знамёнами.

Активно идущая у нас дискуссия о необходимости государственной идеологии, вероятно, важна с точки зрения состояния и сплочения общества, но мало применима к международной деятельности – на транснациональные идеологии любого толка в мире просто нет спроса. Это не исключает уместности использования некоторых лозунгов (борьба с колониализмом, защита традиционных ценностей), однако лишь в качестве инструментов.

Конфликты перманентны, поскольку переходят из одной плоскости в другую, но не заканчиваются. Главными свойствами государства становятся его устойчивость и способность быстро реагировать на любые изменения. Залог внешнеполитической успешности – внутреннее социально-экономическое и моральное состояние государства. Как показал опыт двух лет специальной военной операции, наибольшее впечатление на внешний мир производит не идеологический нарратив и не апеллирование к институтам, а умение выдерживать мощное давление извне, поддерживая потенциал для развития. Это и можно считать обновлённым содержанием того, что называли «мягкой силой». Играя словами в американском стиле, назовём феномен «прочной силой» (firm power).

Он хорошо вписывается в принятую сейчас на официальном уровне концепцию «государства-цивилизации». Дать этому явлению чёткое определение невозможно, но его общее понимание хорошо резонирует с потребностями времени. Государство-цивилизация имеет основу в самом себе, самодостаточно, не декларирует изоляционизм и, используя модный термин, «инклюзивно», то есть способно гармонизировать разные культурные элементы. Такая рамка, если её удастся не только провозгласить, но и воплотить, соответствует и «волатильным» международным обстоятельствам.

Без граней

Что всё это означает для международной деятельности России? Выводы делать самонадеянно, описанную мировую среду отличает изменчивость. Попробуем обозначить только некоторые направления.

Во-первых, внешняя политика самым тесным образом увязана с задачами внутреннего развития. Утверждение тривиальное, об этом и раньше говорилось, но сейчас это надо понимать буквально: внутреннее развитие – абсолютный приоритет, без него не получится ничего другого. В иерархии сфер деятельности государства оборонная политика становится важнее внешней (из-за поляризации и милитаризации международной среды), а внутренняя – важнее оборонной. Но и грань между ними почти исчезает.

Во-вторых, Россия – страна, заинтересованная в сохранении и упрочении связанности мира. Причина проста – при естественном развитии мировой системы (без разрушительного политического вмешательства) Россию практически невозможно обойти – в ресурсном, логистическом, транспортном смысле. Использование же возможностей России будет автоматически означать развитие её потенциала и упрочение позиций.

С этим связан и третий момент – инициативы относительно мировых проблем, которые требуют действительно общего решения. К ним можно отнести проблемы экологии, космоса и ограничения технологических возможностей вмешательства в государственную и личную жизнь (как часть большой темы будущего искусственного интеллекта). Пока обсуждение этих проблем идёт сугубо в западной идеологической парадигме, однако её исчерпанность уже заметна. Россия благодаря совокупному природному, интеллектуальному и технологическому багажу имеет предпосылки, чтобы предложить новые подходы.

В-четвёртых, собирать группы единомышленников (международные коалиции) можно под чёткие цели, в достижении которых заинтересованы конкретные страны. Институты общего рода теряют эффективность из-за разнонаправленности интересов их участников. Это касается не только структур, на которые опирался прежний миропорядок, но и новых, наподобие БРИКС или ШОС. Им нужна прикладная повестка, важность которой признавали бы все члены. Одно напрашивается – преодоление западной гегемонии в валютно-финансовой сфере и содействие развитию не через западные институты. Уход от монополии на руку всем, даже тем, кто в ладах с Западом.

В-пятых, сопредельное пространство умножает своё значение. Тем более что прежние способы влияния, связанные с наследием прошлого (инерция безусловного российского доминирования), необратимо уходят. Как сохранить влияние в рамках разумной достаточности (иметь возможность проводить свои интересы, но не ввязываться в бесплодное соперничество с другими державами) – основной вопрос ближайших лет.

В выстраивании отношений с соседними странами едва ли не определяющую роль будет играть миграционная политика. Отлаженная, опирающаяся на понятные критерии и максимально очищенная от коррупции система привлечения людей – на постоянное жительство и в качестве трудовой силы – принципиально важна и для приезжающих, и для россиян. Жёсткая, но справедливая миграционная модель укрепит цивилизационное устройство, её отсутствие – расшатает. Вообще, в мире, где по объективным причинам (климат, неравенство и прочее) нарастает мобильность людей, способность регулировать миграционный приток будет важнейшим условием устойчивости и развития. А также инструментом внешней политики.

Это поднимает концептуальный вопрос о природе границ. Невозможность их ни полностью открыть, как завещала либеральная глобализация, ни полностью закрыть, как это бывало в ХХ веке, – стержневая дилемма. И то, и другое губительно для государства. Гибкое регулирование (речь о потоках не только людей, но и денег, информации, товаров) – насущная задача, которая ещё долго будет решаться в ручном режиме.

Всё перечисленное нацелено на решение вопроса национальной безопасности в широком смысле. В понимании более классическом мощные и приспособленные к современным задачам Вооружённые силы – необходимый залог всего остального. Высокая конфликтность мира не оставляет вариантов. Вероятно, правы те, кто предвидит нарастающую череду и увеличивающуюся остроту межгосударственных столкновений. Но сложность сегодняшней международной системы имеет важное следствие – война не становится способом разрешения противоречий, как было в прошлые века. Точнее, военная коллизия может «вскрыть нарыв», но это не обязательно приведёт к излечению и чревато осложнениями, то есть новыми недугами.

Необходимо убедительное сдерживание, что иногда требует и применения силы, но прежде всего для поддержания равновесия. Украинский кризис – результат вопиющего дисбаланса, возникшего после окончания холодной войны. Благодаря масштабу и потенциалу Россия обладает максимальными возможностями для самостоятельного развития. Это реально в условиях прочного мира. И борьба за него, как ни пафосно это прозвучит, – главная задача всей государственной политики.

Автор: Фёдор Лукьянов, главный редактор журнала «Россия в глобальной политике»

Профиль

Источник Source