Данный текст представляет собой отрывок из работы «Великие державы», вышедшей в свет в 1832 году. Перевод с немецкого О.В. Кильдюшова, выполнен с оригинала: Leopold von Ranke. Die grossen Mächte – Politisches Gespräch. Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 1955. S. 37–43. Публикация подготовлена по результатам исследовательского проекта Центра фундаментальной социологии НИУ ВШЭ «Большое пространство в постглобальную эпоху: империя и мировое общество как социологические феномены и темы дискурсивных формаций» (реализуется в 2024 г. в рамках Программы фундаментальных исследований НИУ ВШЭ). Сборник трудов Леопольда фон Ранке готовится к печати в издательстве «Праксис» в серии, поддерживаемой журналом «Россия в глобальной политике».

Должны ли энергичные силы, проявившиеся в великих державах, быть сразу задушенными и уничтоженными? Как говорит Гераклит, война – отец всех вещей. В ходе столкновения противоположных сил, в великие моменты опасности – несчастья, подъёма, спасения – новые тенденции развития проявляются наиболее решительно.

Франция достигла своего превосходства только благодаря тому, что в разгар своего бурного движения смогла сохранить чувство национальной общности в большей мере, чем когда-либо, напрягая национальные силы столь огромного размаха с единственной целью – для ведения войны.

Если бы кто-то захотел сопротивляться этому чувству или даже лелеял надежду сломать это превосходство, этого было бы невозможно достичь теми средствами, которых хватало прежде. Даже не помогло бы улучшение военного устройства само по себе; потребовалось бы более основательное обновление, чтобы собрать воедино все силы, которыми можно было бы обладать. Нужно было решиться пробудить к сознательной деятельности те дремлющие духи наций, жизнь которых до сих пор была в большей степени неосознанной.

Это мог бы быть великолепный труд – исследовать подобное омоложение национального духа во всём охвате европейских народов и государств, выделяя события, которые вновь пробудили его, а также знаки, которые возвестили о его первом возвышении, как и то многообразие движений и институтов, в которых он повсюду выражал себя, и, наконец, дела, в которых он победоносно проявлялся. Но это настолько масштабное предприятие, что здесь мы не могли бы даже притронуться к нему.

Несомненно, что борьба с некоторым шансом на успех началась только тогда – в 1809 г., – когда здесь взялись достаточным образом соответствовать требованиям мировой судьбы. Когда в хорошо упорядоченных империях всё население покидало привычные места проживания, к которым оно было привязано даже религией, предавая их огню; когда великие народы, издавна привыкшие к мирной гражданской жизни, поголовно брались за оружие; когда в то же время, наконец, действительно стали забывать о вековой вражде и всерьёз объединились друг с другом; только тогда, не раньше, удалось победить врага, восстановить старую свободу и заключить Францию в её пределы, загнав вышедший из берегов поток обратно в его русло.

Если результатом предшествующих Французской революции ста лет стало то, что великие государства поднялись на борьбу за независимость Европы, то результат последующего периода – сами нации омолодились, обновились и получили новое развитие. Они с сознанием вошли в государство, которое не могло бы существовать без них.

Почти повсеместно бытует мнение: наша эпоха обладает только одной тенденцией, силой разложения. Её значение якобы заключается лишь в том, что она уничтожает сплачивающие, связывающие институты; что она продвигается вперед с уверенностью привитого побега; что таков результат всех великих событий, открытий, всей культуры; что именно отсюда и возникает непреодолимая склонность, которая движет её в сторону демократических идей и учреждений; и что последние затем с необходимостью приводят к великим изменениям, свидетелями которых мы являемся. И что это было общее движение, в котором Франция опережала другие страны. Правда, подобное мнение может привести лишь к самым печальным перспективам. Однако мы думаем, что оно не сможет устоять перед правдой фактов.

Недостаточно, что оно впервые вызвало к жизни великие державы; оно также живительным образом обновило принцип всех государств, религию и право, и принцип каждого из них в отдельности.

Именно в этом и заключается особенность наших дней. В большинстве эпох мировой истории именно религиозные узы объединяли народы.

Но были и другие эпохи, более сравнимые с нашей, когда сосуществовало множество более крупных королевств и свободных государств, связанных одной политической системой. Я хочу просто упомянуть период греко-македонских царств после Александра. Та эпоха имеет некоторое сходство с теперешней: очень развитая совместная культура, военная подготовка, взаимовлияние запутанных внешних отношений; большое значение торговых интересов, финансов, промышленное соперничество, расцвет точных наук, связанных с математикой. Однако те государства, что возникли в результате захвата завоевателя и разделения между его преемниками, не имели и не могли сформировать никаких особых принципов своего существования. Они держались на солдатах и деньгах. Именно поэтому они так же быстро распались, в конце концов полностью исчезнув. Часто задавались вопросом, как же Рим смог так быстро и целиком победить их. Это произошло потому, что Рим – по крайней мере, до тех пор, пока у него имелись серьёзные враги, – с достойной восхищения строгостью придерживался своего принципа. И в наше время казалось, что для государства имеют значение только размеры владений, мощь войск, размер казны и некоторый вклад в общую культуру. Если и были когда-либо события, способные развеять подобное заблуждение, то это события нашего времени. Они вновь наконец привнесли в общее сознание значение для государства моральной силы, духа национальности. Что было бы с нашими государствами, не получи они новую жизнь от национального принципа, на котором были основаны? Никто не станет убеждать себя, что можно существовать без него.

Поэтому нельзя сказать, что в результате перемен, происходящих повсюду, все государства стали более или менее подобны друг другу, что они находятся на том же уровне, что и Франция, что в конечном счёте всем им грозит то, что испытала последняя. Если я не ошибаюсь, очевидно, что Франция была гораздо более эффективной из-за того противодействия, которое она спровоцировала, нежели благодаря подражанию, которое она вызывала. Как же можно не понимать разницу между переворотом во Франции и изменениями в других государствах? Там после победы революции стало господствовать возмущение, именно поэтому французское государство никогда не могло прийти к устойчивости, поскольку принцип возмущения лежит в основе его происхождения. Но и теперь результаты революции, в сущности, так и не затронуты Реставрацией, а скорее консолидированы под её эгидой, находясь в постоянном противоречии с легитимной династией. Однако в остальных странах верховная власть находится в союзе с большими свободами, которые она предоставляет; благодаря этому положение её самой стало более независимым и сильным.

И всё же не стоит поддаваться внешней видимости, которая встречается так часто! В середине XVIII века европейские государи, казалось, находились в союзе с французской философией. Для этого имелись некоторые иные причины; но это было вполне естественно и потому, что данное направление выступало против правительства, которое всё ещё претендовало на перевес в Европе. Вот почему Фридриху II, хотя он и принимал у себя французских философов, защищал их и разделял их мнения, и в голову не приходило устроить своё государство в соответствии с их теориями; их практической направленности он всегда живо сопротивлялся. Напротив, в революционном государстве теории газет и ежедневников и интересы, которые они отстаивают, составляют оппозицию. Вполне естественно, что они находили отклик в остальной Европе. Только из-за этого не следует ожидать, что государства должны быть устроены, преобразованы в соответствии с этими взглядами. Однако стабильности наследственной аристократии старой Франции противопоставили более широкое и более свободное движение, а непрерывному дикому движению современной Франции противопоставляют большую стабильность; тем не менее развитие государств идёт своим чередом и следует своему собственному принципу.

Революционный дух, так внезапно возродившийся во Франции в 1830 г., теперь охватил все стороны жизни, вновь оживил все свои аналогии, созданные во время всеобщего переворота, и проявляется в тысячах попыток революционизировать Европу, но всё же вряд ли стоит опасаться, что его движение снова сможет привести к всеобщему сдвигу.

Хотя революционный дух не стал бы презренным союзником неистребимого французского стремления править миром, тем не менее он резко пробудился во всех моментах прошлого французского господства и оказал значительное влияние на нынешнее мировое положение. Но однажды он неизбежно встретит сопротивление в самом себе; ни одному государству невозможно управлять одним лишь революционным духом, какого бы происхождения оно ни было; также оно не может позволить ему превзойти себя. Но тогда нам нужно просто взглянуть, какое воздействие произвели его первые атаки. Разве он не должен был снова послужить пробуждению, возрождению национальности, в существование которой верилось с трудом? Например, Голландия, полностью охваченная предыдущим случаем Французской революции, ставшая малозначимой провинцией империи, как мужественно она поднялась теперь, в чувстве своей былой славы, своего незыблемого предназначения, как дерзко она держалась! Однако здесь не обошлось без чрезвычайной твёрдости правительства и большой свободной самоотверженности нации, без слияния взаимных интересов; но именно это и относится к сопротивлению; оно невозможно посредством отрицания; силе следует противопоставить силу.

Мировая история представляет собой не просто случайное вторжение, нападение и смену государств и народов, как это может показаться на первый взгляд. И даже часто столь сомнительное продвижение культуры не является единственным её содержанием.

Их не определить, не подвести под абстракции; но их можно увидеть, воспринять; можно получить ощущение их существования. Они расцветают, захватывают мир, проявляясь в самом разнообразном выражении, они оспаривают, ограничивают и подавляют друг друга. В их взаимодействии и последовательности, в их жизни, их уходе или их возрождении – которое включает в себя всё большую полноту, большее значение и более широкий охват – вот в чём заключается тайна мировой истории.

Если нас атакует духовная сила, и мы должны противопоставить ей духовные силы. Противостоять превосходству, которым угрожает нам другая нация, мы можем, лишь развивая собственную национальность. Я имею в виду не воображаемую, химерическую национальность, а сущностную, наличествующую национальность, имеющую форму государства.

Но, возразят мне, разве мир не находится в процессе формирования всё более тесного сообщества? Разве не мешает и не ограничивает то направление, в котором он развивается, противостояние народов и национальностей, государств и их принципов?

Если не ошибаюсь, дела здесь обстоят так же, как с литературой. О мировой литературе заговорили не тогда, когда в Европе господствовали французы; эта идея зарождается, формулируется и распространяется только с тех пор, когда большинство главных народов Европы развили свои собственные литературы – самостоятельно и довольно часто соперничая между собой. Если мне будет позволено сравнить явления разного масштаба, напомню, что не то общество доставляет удовольствие и пробуждает интерес, где один человек имеет слово и направляет разговор, и не то, где все в унисон или, если хотите, одинаково посредственно говорят одно и то же. Комфортно только там, где встречаются самые различные своеобразности, возникшие сами по себе и столкнувшиеся на более высоком уровне общности, когда они, собственно, впервые создают эту общность через взаимное соприкосновение и дополнение.

Если бы разные литературы смешались и слились воедино, утратив своеобразие, получилась бы утомительная скука. Нет! Объединение всех литератур основано на самостоятельности каждой отдельной. Они могут живейшим образом и постоянно соприкасаться друг с другом, однако ни одна литература не должна превосходить и сущностно подавлять другую.

Не иначе обстоит дело с государствами и нациями. Решительное позитивное превосходство одного из них станет губительным для других. Смешение всех и вся разрушит сущность каждого. Истинная гармония возникнет в результате размежевания и самостоятельного развития.

Автор: Леопольд фон Ранке (1795–1886), историк, официальный историограф Пруссии

Источник Source