В Германии принята первая в истории страны Стратегия национальной безопасности. Своего рода – веха. О поисках немецкой идентичности, о том, куда могут завести Германию её «глобальные претензии», видит ли Германия в России образ врага, Фёдору Лукьянову рассказал Василий Белозёров, заведующий кафедрой политологии Московского государственного лингвистического университета, в интервью для передачи «Международное обозрение».
– Можно ли сказать, что под влиянием текущих событий в мире меняется понимание безопасности немцами? Как это скажется на их практических действиях?
– Да, пожалуй, можно сказать, что понимание безопасности в Германии меняется, по крайней мере на уровне официальных правительственных кругов. Вышедшая впервые в истории страны Стратегия национальной безопасности как раз свидетельствует об этой вехе.
Вообще – есть определённая эволюция, поскольку изначально в период биполярного мира немцы воспринимали безопасность прежде всего как отсутствие военных угроз, то есть вся безопасность была основана на военной составляющей. Потом, после вывода западных групп и войск, после распада Советского Союза, немцы стали понимать безопасность несколько шире. В их официальных оценках доминировала позиция, которая поддерживалась и экспертным сообществом, что Бундесвер является универсальным инструментом обеспечения безопасности. Министерство обороны отвечало за информирование граждан по вопросам политики безопасности.
В Германии есть Федеральная академия политики безопасности – BAKS (Bundesakademie für Sicherheitspolitik). Они выпускали большие (по крайней мере, по толщине) издания, где пытались объять необъятное и изложить своё понимание безопасности. А сейчас, когда 14 июня они приняли Стратегию национальной безопасности впервые в истории, мы видим, что они хотят всё-таки зафиксировать это широкое понимание безопасности, где военные инструменты являются только компонентом, составной частью обеспечения безопасности, а также восприятия угроз, которые есть в военной сфере.
И, пожалуй, на этом пока эволюция завершается. Хотя и к документу самому, и к его авторам есть ряд вопросов, на которые, я думаю, они ещё не готовы сами ответить.
– Какие, например?
– Например, этот документ фактически не обсуждался в немецком экспертном сообществе. Кроме того, когда у них предыдущий министр обороны заявляла о том, что такой документ будет, она сказала: мы – сильнейшее государство Европы и мы должны быть в том числе и самыми сильными в военном отношении. Получается, что немцы заявляют о себе как о самой мощной военной державе Европы или о намерениях стать ею. Возникает вопрос, почему предыдущие документы (например, «Белая книга»), которые тоже разрабатывались Министерством обороны, не претендовали на эпохальность. Прямо видно, как торчат уши нынешней правящей коалиции и Бербок, и Шольца, когда читаешь в Стратегии о фундаментальной проблеме изменения климата, о необходимости защищать права транссексуалов и так далее.
– Это всё есть там?
– Прямым текстом. Я, честно говоря, не знал, что существует столько категорий этих товарищей, сколько их в этом документе перечислено. Возникает впечатление, что немцы ситуацию с СВО (или, как они называют, “Angriffskrieg” – «агрессивная война России») использовали, чтобы оформить свою идентичность и заявить о каких-то своих глобальных претензиях – в документе это тоже есть. В течение очень долгого времени о подобном документе и речи не было, а потом он вдруг появляется.
Более того, это ещё и в тренде Европы, потому что тот же «Стратегический компас» вышел в 2022 г., после начала СВО. Европа долго находилась в муках, «рожая» этот документ, а потом они его резко выпустили. Ясно, что и здесь сложившуюся ситуацию использовали для того, чтобы как-то продвинуться к своей стратегической автономии. Правда, я не знаю, как у них это получится.
– Стратегическая автономия Европы, честно говоря, в нынешних условиях звучит как шутка, потому что, по-моему, курс как раз ровно противоположный. По поводу возвращения военного компонента – всё время слышны сетования и жалобы, в том числе и министра обороны Писториуса, на то, что Бундесвер вообще не готов к ведению большой кампании, и вот надо срочно что-то делать. Шольц вроде бы заявлял в прошлом году о 100 млрд евро на модернизацию вооружения и прочее. Эксперты говорят, что пока ничего не сдвинулось. Эти 100 млрд где-то висят. Можно ли ожидать, что немцы начнут какое-то перевооружение и изменение характера армии?
– Есть, конечно, их официальные заявления о подобных намерениях. До сих пор в течение длительного времени, показывая и доказывая всему мировому сообществу, и России в том числе, миролюбивую направленность своей политики, они говорили о том, что Бундесвер самостоятельно действовать не может, зачем его бояться, зачем бояться Германии: мы сами никак, мы только в рамках НАТО. Теперь они пытаются не только заявлять и артикулировать, но уже и какие-то конкретные планы строить о том, что военную мощь Бундесвера нужно усиливать, чтобы он был более самостоятельным и мог сам решать задачи в рамках Европейской политики безопасности и обороны (ESDP) в некой условной автономии от НАТО и США.
Хотя, конечно, здесь об автономии говорить можно только весьма условно. В Стратегии они с таким восторгом заявляют о том, что избавились от зависимости от России, имея в виду поставки в Германию российских энергоресурсов. Шольц вообще пишет, что они дважды и трижды платили своей безопасностью за эти поставки. Для меня это большая загадка.
Думаю, вряд ли на планете найдётся такой человек, который может привести пример, когда Германия принимала какое-то политическое решение под давлением наших поставок. Но то, что они сейчас делают акцент на этом военном компоненте, и то, что Писториус принимает определённые усилия, это факт. В военном отношении Германия, конечно, будет усиливаться. Другой вопрос, куда она идёт. Тот же Писториус встречает сопротивление в военных кругах. Генеральный инспектор Бундесвера не так давно был отправлен в отставку. То есть они пересматривают своё понимание и предназначение Бундесвера.
– Вы сказали про заявляемые амбиции – по крайней мере на словах. Сейчас ведь для Соединённых Штатов всё очень понятно: для них главная площадка будущего театра военных действий – это Тихий океан, Китай. И НАТО ползучим образом как-то пытаются туда внедрить, хотя не очень понятно, как. Германия заявляла о том, что у них там тоже есть интересы безопасности. Можем ли мы ожидать, что они в этом регионе как-то будут проявляться?
– В военном плане – трудно сказать. У той же Германии есть отдельные свои документы, связанные с регионом Индо-Пацифика. Но доберётся ли туда военная руки Германии, неясно.
– А есть, чему добираться-то?
– Не особо. Они как свою заслугу показывают то, что присутствуют в Мали и проводят там миротворческую операцию. Для немцев это очень далеко, контингента чуть больше тысячи человек – и то они испытывают массу проблем. Хотя, опять же, есть официальные документы исследования исследовательского учреждения Бундесвера, которые показывают, что среди перечня приоритетов, которые решала Германия своим военным присутствием в Мали, на первом месте – демонстрация способности проецировать силу на расстоянии, показать возможность взаимодействия со структурами Евросоюза, возможность взаимодействия с Францией. Интересы несчастных малийцев вообще где-то на последнем месте стоят.
– Даже с этих точек зрения сравнивать Мали и Тайваньский пролив – это смешно, по-моему.
– Да. И сомневаюсь, что какие-то значительные силы Бундесвера вдруг появятся в Индо-Тихоокеанском регионе. Но с точки зрения презентативности, может быть, какие-то корабли или самолёты могут там появиться.
– Флаг показать.
– Да.
– Последний вопрос. Задам его по-журналистски примитивно. На основе этой стратегии и того, что сейчас происходит в мышлении немцев, они нас видят уже как врагов или ещё нет?
– Вопрос не такой простой с точки зрения возможности найти на него однозначный ответ. Всё-таки Германия – это страна, которая потерпела поражение и у которой синдром побеждённой нации жив. У них даже такое понятие используется – “Kultureller Wandel” («культурный сдвиг»), когда они отказались от своих глобальных претензий. С другой стороны, они постоянно и давно на разных уровнях и в различных документах говорят о том, что готовы на себя принять глобальную роль и так далее. Хотя здесь нет зафиксированной идеи, как они будут претендовать на эту глобальную роль.
Сейчас они ждут своего пребывания в составе Совета Безопасности как не постоянного члена. Опять же, в своей свежей Стратегии они заявили, что хотят продвинуть, предложить мировому сообществу документы по поводу защиты ЛГБТ и признания их прав. Я глубоко сомневаюсь, что этот документ получит в ООН поддержку и не будет заблокирован.
А для общества в Германии историческая память является сдерживающим фактором – в плане того, чтобы они вдруг встряли в какую-то войну или в какое-то противостояние.
– Особенно с русскими.
– Да. Потому что они уже и так испытывают издержки в экономике и благосостоянии. Они с такой гордостью заявляли, что избавились от нашей зависимости, но тут же попали в другую зависимость – от газа из США, который им даётся намного дороже. Эти заявления о том, что они тем самым усилили свою безопасность, представляются несостоятельными. Что в немецком обществе происходит – большой вопрос. Надо ещё учитывать, что они живут в другом информационном пространстве. Я читаю журналы Der Spiegel, и за последний год-полтора там невозможно обнаружить какой-либо статьи, которая отражала бы не то чтобы пророссийскую, но объективную точку зрения. Это касается и других крупнейших немецких изданий. То есть у них информационное пространство другое. Хотя критика в отношении того, что официальная власть делает, конечно, раздаётся.
Есть государственная политика. И нация в конечном итоге формируется в результате этой государственной политики. От неё же зависит, как люди будут рисовать образ врага. Молодое поколение на это смотрит иначе, не так, как старшее. Но всё-таки хотелось бы, чтобы победил разум и понимание интересов, а не идеология.
– Пока тенденция обратная, но мы верим в лучшее.
Источник Source
