Именно сейчас, при Си Цзиньпине, в Китае формируется понимание того, что такое современный мир и каким он должен быть. Об отношениях Китая с самим собой, США, Индией Фёдору Лукьянову рассказал профессор РАН Александр Ломанов в интервью для программы «Международное обозрение».

– Визит госсекретаря США Блинкена в Китай рассматривают через увеличительное стекло: как приняли, как встретили, как пожали руку и так далее. Если попытаться абстрагироваться от символики, в чём главный результат?

– Давайте начнём как раз с символики. В китайских СМИ чуть ли не на первое место вышли лотосы, которые стояли между двумя столами. Это тот самый смысл, который транслируется только через китайскую фонетику. Лотос в китайском представлении – в том числе – цветок гармонии, или цветок мира. Китайские эксперты, китайские мейнстримные средства массовой информации пишут: «Мы же поставили туда лотосы, чтобы подчеркнуть, как мы хотим мира и гармонии в отношениях с США. Это же очевидно! Что нам ещё сделать, чтобы США наконец-то поняли?».

Если говорить о содержательном наполнении этого визита, то, конечно же, краткое программное выступление Си Цзиньпина на встрече перевесило все остальные аспекты. С одной стороны, вроде бы ничего революционно прорывного сказано не было. С другой стороны, Си очень кратко и ёмко описал, как Китай видит отношения с Соединёнными Штатами и имеющиеся проблемы. Тезисы краткие, понятные и требующие от США такого-то ответа.

Кратко напомним, о чём идёт речь:

• Соперничество двух крупных держав не соответствует духу нашей эпохи. И США тем более не смогут решить свои внутренние проблемы через соперничество с Китаем.
• Народы Китая и США очень похожи друг на друга. Они полны духа самоуважения, они в себя верят, они сильные, поэтому, соответственно, надо добиваться того, чтобы сотрудничать.
• Планета у нас большая, поэтому места для того, чтобы и США, и Китай могли развиваться, исходя из своих интересов, на ней найдётся.
• Китай не посягает на интересы США, не подрывает их интересы и ждёт того же и от Соединённых Штатов.

Понятно, что у Блинкена не столь высокий идейно-теоретической статус, как у его собеседника, и ничего сопоставимого он произнести не мог, но стало понятно, что американцы всё время зовут Китай на схватку. Они говорят о соперничестве, что мы обязательно будем конкурировать по разным направлениям. Та политика, которую проводит Америка, это не сдерживание – это соперничество. Давайте соперничать по всем направлениям.

Си Цзиньпин вышел и сказал, а мы не хотим соперничать. Мы хотим, чтобы был мир, гармония, взаимные интересы. И это создаёт очень сложный контекст для ожидаемой встречи двух лидеров. Все готовятся к тому, что в ноябре на саммите АТЭС в Сан-Франциско Байден и Си Цзиньпин увидятся и поговорят. А поскольку Байден хочет свободно оценивать своего визави, называя его диктатором (ещё можно вспомнить, как перед выборами вообще называл его бандюганом), то встаёт большой вопрос – как хорошо и успешно договариваться, прикрепляя своему визави не самые политико-дипломатичные ярлыки.

– Я недавно провёл три дня в Китае, очень интенсивно общаясь с коллегами. У меня сложилось впечатление, что мы, конечно, относительно США и Запада на разных волнах находимся. Желание китайцев – максимально сохранить существующее положение и не ввязываться в конфликт, грубо говоря, не нарываться, по крайней мере сейчас, – с нашим нынешним задором контрастирует довольно сильно.

– В Китае понимают, что в случае неблагоприятного развития ситуации, через некоторый промежуток времени они могут оказаться в ситуации, сопоставимой с той, в которой находится сейчас Россия. Китай уже видит, что меры, которые были предприняты сперва Трампом, потом Байденом, начинают работать: китайско-американская торговля сокращается. Очень долго она была необъяснимым феноменом – отношения были плохие, становились хуже, а торговля всё росла и росла против всех законов человеческого общежития, когда плохие политические отношения, в общем-то, становятся тормозом. Тенденция конца прошлого – начала этого года свидетельствует о том, что падение объёма китайско-американской торговли становится явлением долгосрочным и постоянным.    

Все надежды Китая сейчас на Европу. Именно поэтому туда поехал премьер Ли Цян. Он пытается договориться с Германией, так как именно в ней видит ключевого западного партнёра, способного привнести в Китай новые технологии и новые возможности. Зреет мечта о некоем индустриальном альянсе между Китаем и Германией, поскольку в Китае развита и промышленная база, и собственная наука. В Китае пытаются преподнести себя как очень перспективного стратегического партнёра для немецкого и для европейского бизнеса в целом.

Торговля с Европой растёт, оптимизм в отношении Европы, интерес к Европе у китайских лиц сейчас крайне высоки. Но всё время вопрос звучит один и тот же: стратегическая автономия Европы – настоящая или фальшивая? Если настоящая, то с Европой есть смысл договариваться. А если Европа будет выполнять все пожелания США, тогда эти договорённости большой перспективы не имеют.

– Они по-прежнему надеются на первое, да?

– Они очень хотят найти сердцевину европейского стратегической автономии, чтобы, обращаясь к ней, выстраивать долгосрочное партнёрство в науке, экономике, инвестициях и прочих сферах.

С США сложилась сложная ситуация. Приехал Блинкен. Хорошее ведь решение: давайте возобновлять культурные, научные, образовательные контакты. Но, во-первых, американцы своими запретительными мерами китайцев просто распугали. Во-вторых, за время пандемии сократилось количество авиарейсов. Сейчас рейсов между Китаем и США примерно раз в десять меньше, чем было до пандемии. Соответственно, билеты раза в 3­4 дороже, чем были.

Поставлен вопрос о том, чтобы развивать культурные и прочие контакты. Китайская сторона говорит: «Хорошо, мы готовы увеличить количество рейсов». А поскольку американцы не могут летать через территорию России, то они говорят: «А мы не хотим, для нас это будет потеря денег». Даже на уровне каких-то простых вопросов (которые были когда-то простыми) – научные, культурные контакты, авиационное сообщение – в новой ситуации после пандемии и на фоне роста соперничества всё становится таким трудным, каким не было, пожалуй, уже много десятилетий.

– Я обратил внимание, что китайские коллеги всё время вспоминают высказывание Байдена прошлой осенью о том, что предстоит решающее десятилетие в отношениях США и Китая. Мне показалось, что они эти десять лет хотят интерпретировать как некоторый срок. Это же не завтра всё начнёт меняться, так что можно чуть-чуть перевести дух. Или я ошибаюсь?

– Не думаю, потому что уровень и накал соперничества постоянно возрастают. В Китае не воспринимают это десятилетие как время, которое можно спокойно переждать. Там тоже понимают, что это десятилетие для КНР будет решающим, в том числе и для цементирования и консолидации той политики, которую Си Цзиньпин начал проводить в начале прошлого десятилетия.

В Китае осознали, что просто пересидеть нынешнего президента Соединённых Штатов в надежде на то, что следующий президент будет хороший, добрый, конструктивный и будет относиться к Китаю, как Никсон, Картер или Буш, – не получится. Таких надежд уже, пожалуй, нет.

– Недавно в Вашингтоне принимали Нарендру Моди. Визит обставили так, что это была не просто красная дорожка, а чуть ли не красная дорожка, обшитая бриллиантами. Так Моди показали, как они любят Индию, и он, надо сказать, подыгрывает этому всему. Понятен подтекст, что Индия очень важна. Китайцы на это как-то реагируют или они Индию воспринимают не очень всерьёз?

– Индию они воспринимают всерьёз. Пожалуй, здесь есть некая параллель – в плане убеждённости в том, что стратегические ориентиры существуют. Как они считают, что стратегическая автономия Европы действительно есть, так и здесь они убеждены, что Индия до конца будет сохранять независимую политику, что она не станет ничьим союзником и придатком и не превратится в американский военно-политический инструмент. Эта убеждённость чётко прослеживается и в китайских СМИ, и в комментариях китайских экспертов. Обеспокоенность сближением Индии с Западом, её вхождением в антикитайские форматы объективно присутствует, но основной лейтмотив всё-таки –это убеждённость в том, что Индия союзником Запада в борьбе против Китая, в противодействии Китаю не станет.

– Последний вопрос, относящийся к недавнему юбилею, круглой дате – Си Цзиньпину исполнилось 70 лет. Я понимаю, что праздничные тосты, наверное, не наш жанр, но если попробовать абстрагироваться от конкретных обстоятельств и оценить, есть ли отличия Си Цзиньпина как лидера от той традиции, которая была в Китае до него? Я понимаю, что все лидеры разные, но всё же есть некие константы. Что он привнёс нового, если привнёс?

– Си Цзиньпин сам сформулировал это новое: с его приходом начался новый этап развития Китайской Народной Республики. Первый этап олицетворяет Мао Цзэдун, когда Китай обрёл суверенитет, стал равноправным членом мирового сообщества. Потом следующие три лидера идут вместе, как некая плеяда одного этапа: Дэн Сяопин, Цзян Цзэминь, Ху Цзиньтао – это период реформ, рыночной экономики, обогащения, когда Китай наконец-то наелся досыта. Решить эту задачу удалось, поэтому Си Цзиньпин связывает свою политику, свои идеи и своё имя с новым этапом превращения Китая в сильное влиятельное государство.

Нового много. Это не только идеология, не только борьба с коррупцией, о чём у нас говорят довольно часто. В принципе внимание к идеологии и к борьбе с коррупцией и раньше было. Новое – это стремление понять, как Китай сможет жить в мире в качестве крупного и очень влиятельного государства. Пожалуй, если мы попытаемся взглянуть в какое-то будущее на десять или даже двадцать лет вперёд, то, думаю, оценка наследия Си Цзиньпина будет связана именно с этим.

Кроме того, он очень обеспокоен тем, как консолидировать власть в компартии. Я хочу это подчеркнуть – не свою личную власть на ближайшие годы или десятилетия. Если уж сравнивать, то можно вспомнить, что Мао Цзэдун находился у власти до конца своей жизни. Он ушёл в возрасте 82 лет, поэтому Си Цзиньпин на фоне Мао Цзэдуна – человек, полный политических перспектив и жизненной энергии. Си Цзиньпин сильно обеспокоен тем, как обеспечить долгосрочное пребывание у власти КПК даже за пределами своей жизни.

Этот вопрос сильно волновал и Мао Цзэдуна. Он об этом думал ещё даже до того, как была создана Китайская Народная Республика. В Китае это называют «выпрыгиванием из исторического цикла». Идея понятна – в Китае одна за другой сменялись династии. Династия приходила к власти, она была полной жизненных сил, заботилась о народном хозяйстве, о народе, укрепляла государство. Сначала дела шли хорошо, один за другим правители становились более расслабленными, и дела начинали идти всё хуже и хуже. Потом происходило либо иностранное вторжение, либо внутреннее восстание. Цикл от подъёма к упадку начинался заново. Приходила следующая династия: опять расцвет, опять стагнация, упадок. Мао Цзэдун в 1949 г. говорил, что мы сделаем всё для того, чтобы выйти из исторического цикла. И он связывал это с контролем народа над властью.

У Си Цзиньпина другой тезис: самое главное – это строгий контроль власти над самой собой. То есть для того, чтобы обеспечить КПК политическое долголетие, необходимо максимально строго управлять самой партией, не допуская разложения, политических отклонений в сторону от генеральной линии. Поэтому Си войдёт в историю, как мне кажется, как человек, который пытался максимальным образом извлечь уроки из распада Советского Союза в сфере политики и идеологии.   

Это кажется невероятным, но отчасти понятно – особенно тем, кто учился и принимал знания ещё в советской системе. Когда вы берёте текст о пользе глобализации и недопустимости разрыва связей между странами в рамках западных концепций, то китайский текст, как правило, начинается с цитаты из «Манифеста Коммунистической партии» Маркса, где говорится, что мир благодаря развитию производительных сил становится всё более единым, сплочённым и объединённым, поэтому всё то, что делается в интересах разрыва, пресечения связей с Западом, противоречит интересам развития производительных сил и запросам истории. Вот таких попыток создания макрокартин у предшественников Си Цзиньпина не было.   

Они много говорили об интересах развития Китая, о том, как развивать экономику, политику, а Си Цзиньпин пытается видеть мир в целом и Китай в этом мире. Большие тенденции, бурный, меняющийся мир, перемены, каких не было несколько столетий, необходимость продолжения глобализации, интеграции человечества, поскольку в противном случае пострадает развитие глобальных производительных сил. Это против интересов развития науки и техники, против прогресса, против интересов всего человечества.

Предшественники Си Цзиньпина – Дэн Сяопин, Цзян Цзэминь, Ху Цзиньтао – заботились об интересах Китая, об интересах его развития. Они добились значительных результатов, мы это видим. Но они были настолько сосредоточены на проблемах Китая, что у них не было ни времени, ни интереса, ни реальной потребности в том, чтобы конструировать картину мира и Китая.

Сейчас китайский лидер уделяет этому очень большое внимание. Скажем так, картина мира и Китая в этом мире находится в процессе становления, но то, что она начинает формироваться, мы уже видим какие-то контуры, некие элементы этого здания и этой конструкции, – неоспоримо.

Источник Source