За последнее десятилетие КНДР значительно продвинулась в освоении ракетно-ядерных технологий. В течение относительно короткого срока были продемонстрированы и испытаны ядерные заряды различной мощности, а также новые системы доставки ядерного оружия (ЯО) – тактические системы, баллистические ракеты подводных лодок (БРПЛ), межконтинентальные баллистические ракеты (МБР) на жидком топливе, и наконец, твердотопливная МБР. Ядерный потенциал страны совершенствуется не только в качественном, но и количественном отношении.

В стране осуществляется массовое производство наиболее эффективных и прошедших успешные испытания ракет различной дальности, включая межконтинентальные. На данный момент КНДР, по разным оценкам, обладает 50–100 ядерными зарядами различной мощности и способна производить 6–7 зарядов каждый год^[1]. Согласно прогнозу южнокорейского Института оборонного анализа, к 2030 г. в наличии у КНДР будет уже 166 боеголовок, с перспективой увеличения их количества до 300^[2]. Численность носителей ЯО в разы превышает количество боеголовок. Помимо десятков МБР на вооружении у КНДР состоят новые тактические системы и сотни более «старых» БР, которые, правда, будут постепенно заменяться новыми модификациями. В связи с увеличением количества единиц ЯО возникает вопрос о его распределении, который осложняется тем, что КНДР занимает относительно небольшую территорию и не имеет военных баз за рубежом. Наиболее эффективным способом распределения ядерных сил традиционно считается ядерная триада, состоящая из наземного, морского и воздушного компонентов.

Эксперты, в частности Артём Лукин в статье «Конец стратегического одиночества КНДР?»^[3], указывают на то, что КНДР не способна создать не только ядерную триаду, но и диаду (её морской компонент). В качестве аргумента указывается дороговизна и технологическая сложность воздушного и морского компонентов. С этим сложно поспорить. Но возникает вопрос, а так ли необходимо региональной ядерной державе вроде КНДР создавать триаду по образу глобальной ядерной державы вроде США, да ещё и в современных условиях? Ведь подвергая сомнению способность КНДР создать ядерную триаду, Лукин опирается на понятие классической ядерной триады, включающей МБР, стратегические атомные подводные лодки (АПЛ) с БРПЛ и стратегическую же авиацию.

Классическая триада была выбрана крупнейшими ядерными державами для распределения своего потенциала ещё в 60-х гг. прошлого века и этот выбор определялся реалиями того времени: холодной войной, жёстким противостоянием за мировое господство и гонкой вооружений двух крупнейших держав – СССР и США. Причём ЯО рассматривалось как средство не только сдерживания основного противника, но и проецирования силы в регионы мира, где сверхдержавы имели какие-либо интересы. Отсюда и выбор средств доставки ЯО – стратегической авиации и ПЛ, способных проникнуть в воздушное и морское пространство противника, доставить ядерный заряд или просто продемонстрировать силу. Такая структура распределения ЯС, как классическая триада, сохранилась в США и России и по сей день, главным образом потому, что доказала свою эффективность в прошлом. Китай и Индия, также прилагающие усилия к созданию классической триады, вероятно следуют данному образцу в силу тех же геополитических амбиций. При наличии сильных противников, обладающих ЯО, у них просто нет выхода кроме как зеркально развивать свои ЯС.

КНДР находится в принципиально иных условиях. Несмотря на то, что её основной противник – США, такие факторы, как географическое положение КНДР и её отношения с Россией и Китаем, обладающих в совокупности самым большим ядерным потенциалом, – уже само по себе служит надёжным средством сдерживания. При этом КНДР до сих пор не стремилась к мировому господству, экспансии и утверждению своего военного присутствия по всему миру. Она не связана обязательствами по защите и предоставлению гарантий «ядерного зонтика» для других стран и не имеет военных баз за своими пределами. Естественно, что в подобных условиях КНДР может планировать распределение ЯС способами, отличными от крупных держав, исходя из собственных геополитических целей, восприятия угроз, наконец, доктрины, особенностей театра военных действий и даже рельефа местности.   

Сам вопрос о том, намерена ли КНДР вообще создавать ядерную триаду, пока остаётся открытым. Возможно, она ограничится диадой (наземный + морской компоненты) или предпочтёт альтернативную структуру распределения своих ЯС. С одной стороны, Ким Чен Ын ещё в 2016 г. призвал обеспечить готовность «наносить ядерные удары по противнику на суше, в воздухе, на море и под водой»^[4]. Данное заявление может указывать на намерение создать ядерную триаду. С другой стороны, в отчёте 8-го съезда Трудовой партии Кореи (ТПК) от 2021 г., в котором планы по развитию ЯС излагаются довольно подробно, не было упоминания о воздушном компоненте предполагаемой триады. Наряду с мерами по совершенствованию наземного компонента ЯС была поставлена задача разработки ядерной подлодки и ядерного стратегического оружия подводного запуска^[5].

С наземным компонентом – МБР – ситуация более или менее ясна. У КНДР есть как МБР «Хвасон-12», -14, -15 и -17 на жидком топливе, так и твердотопливная «Хвасон-18», прошедшая ряд испытаний с апреля 2023 года. Важное место двух последних модификаций «Хвасон» в ЯС страны было особо обозначено руководством. Так, «Хвасон-17» была названа «самым сильным стратегическим оружием в мире»^[6], а «Хвасон-18» – «перспективным ведущим основным средством стратегических Вооружённых сил Республики»^[7]. Такой компонент ЯС, как МБР, не утратит своей актуальности для КНДР и в обозримом будущем, не в последнюю очередь благодаря своей дальности, мобильности (в отличие от МБР шахтного базирования) и – за счёт этого – выживаемости в потенциальном конфликте.

Что касается морского компонента, то КНДР на данный момент располагает прошедшей успешные испытания БРПЛ «Пуккыксон-3» дальностью 1200 километров. В 2020 г. в ходе парада была показана БРПЛ «Пуккыксон-4ㅅ», однако до сих пор нет сведений о её испытаниях, равно как и о «Пуккыксон-5ㅅ», продемонстрированной в 2021 г. и более крупной БРПЛ (возможно, «Пуккыксон-6»), показанной в 2022 году. Дальность данных БРПЛ неизвестна, хотя эксперты, ссылаясь на размеры и конструкцию последней БРПЛ, не исключают межконтинентальной дальности^[8].

Несмотря на поставленную руководством страны задачу создания АПЛ, о ходе строительства стратегической подводной лодки пока информации нет, несмотря на некоторую активность, отмечаемую на верфи Синпо с октября 2022 года.

В марте 2023 г. КНДР испытала подводный беспилотный ударный аппарат «Хэиль-1», который преодолел расстояние 600 километров и оставался под водой 41 час перед запуском боеголовки. ЦТАК назвал беспилотник «подводным ядерным стратегическим оружием», которое способно вызвать «радиоактивное цунами путём подводного взрыва для уничтожения корабельных ударных группировок и крупных операционных портов противника»^[9]. Месяц спустя прошли испытания «Хэиль-2», который преодолел под водой расстояние в 1000 километров за 71 час. В январе 2024 г. ЦТАК сообщал о проведении испытаний беспилотной подводной ударной системы «Хэиль-5-23»^[10].

6 сентября 2023 г. состоялась церемония спуска на воду первой «тактической атомной подводной лодки»^[11] № 841 «Герой Ким Гун Ок». Эта подводная лодка не оснащена ядерной силовой установкой, но может нести ЯО. Эксперты указывают, основываясь на анализе конструкции, что ПЛ может нести десять ракет – вероятно, БРПЛ серии «Пуккыксон» и крылатых ракет серии «Хвасаль»^[12].

В принципе подводные беспилотники серии «Хэиль» могут выполнять некоторые функции ПЛ и служить морским компонентом ядерной триады, пусть и тактическим. В то же время нельзя полностью отрицать наличие у КНДР амбиций по созданию АПЛ. Эксперты отмечают, что тактическая ударная ПЛ, продемонстрированная в прошлом году, хоть и является модификацией ПЛ класса «Ромео», но отличается от ПЛ, продемонстрированной в июле 2019 г., считающейся как раз проектом стратегической ПЛ. Так что есть все основания полагать, что КНДР продолжит работу по созданию АПЛ или ПЛ, оснащённой ЯО дальнего действия. Однако то, что работы продвигаются довольно медленно, может говорить не только о технологической и ресурсной сложности, но и о том, что КНДР не рассматривает стратегическую ПЛ в качестве основного компонента триады/диады, как, например, США, а считает её лишь дополнительным способом обеспечения выживаемости ЯО в гипотетическом ядерном конфликте. Вполне вероятно, что для решения военных задач в пределах региона достаточно и тактических ПЛ или систем вроде «Хэиль».

Наконец, воздушный компонент триады в его классическом варианте может считаться руководством КНДР нецелесообразным. Теоретически КНДР могла бы оснастить имеющиеся у неё ЛА ядерными устройствами. Однако это лишено смысла при наличии противников с такой развитой системой ПРО, как США и их союзники в Северо-Восточной Азии. В самих США, например, давно звучат призывы отказаться от стратегических бомбардировщиков, которые требуют огромных затрат, и при этом не так эффективны, как МБР и БРПЛ: они медлительны и уязвимы перед системами ПВО и атаками на их базы, а потому обеспечивают лишь минимальную возможность ответного удара^[13].

Российские эксперты также прогнозируют изменения воздушного компонента классической ядерной триады – по мере развития таких технологий, как тяжёлые ударные беспилотные летательные аппараты (БПЛА)^[14]. КНДР, кстати, уже работает над подобными системами. В июле 2023 г., в ходе визита делегации Министерства обороны РФ КНДР продемонстрировала два тяжёлых беспилотных летательных аппарата – «Сэтбёль-4» и «Сэтбёль-9», имеющие сходство с американскими моделями RQ-4 Global Hawk и MQ-9 Reaper.

Производство беспилотников гораздо дешевле самолётов, расход топлива ниже, а время пребывания в полёте не ограничено физическими возможностями экипажа. БПЛА более манёвренны, не требуют длительной подготовки к старту и не так заметны для ПРО и ПВО, как самолёты. Достаточно вспомнить, как в прошлом году северокорейские БПЛА успешно вторгались в воздушное пространство Южной Кореи. При этом тяжёлые БПЛА могут нести управляемые и неуправляемые бомбы и ракеты, наносить удары по наземным и морским целям, наводить на цели другие системы оружия и так далее. Естественно, возможности оснащения БПЛА будут зависеть от успехов КНДР по миниатюризации ЯО, но это представляется вопросом времени.

Кстати, говоря о «ядерных ударах в воздухе», руководство КНДР могло подразумевать не только боевые ЛА и БПЛА, но и доставку ЯО на большие высоты с целью его подрыва и выработки электромагнитного импульса (ЭМИ), способного вывести из строя системы связи и жизнеобеспечения объектов инфраструктуры на территории противника. Учитывая усилия КНДР по развитию космической программы, обладание ядерными зарядами различной мощности и потребность в сдерживании как ядерных, так и обычных атак, ЭМИ для КНДР может оказаться вполне привлекательным и технически осуществимым вариантом.

Таким образом, КНДР вполне по силам создать ядерную триаду, хотя эта триада и будет отличаться от российской или американской. Для сдерживания наиболее вероятного противника ей достаточно и одного стратегического компонента – МБР. Остальные могут быть тактическими и при этом вполне справляться с возложенными задачами, одна из которых – обеспечение выживаемости потенциала для нанесения ответного удара. 

Альтернативная триада КНДР может дополняться различными элементами, вариантов которых также немало. Это может быть триада, объединяющая ядерное и неядерное оружие (похожая концепция обсуждалась, в частности, в США при администрации Буша), причём в северокорейском варианте она может включать системы двойного назначения, способные нести как ядерные, так и конвенциональные боевые части. Это может быть и триада, включающая тактическое ядерное оружие. Ведь помимо МБР у КНДР есть новые тактические системы KN-23, -24 и -25 и сотни относительно старых, но неоднократно испытанных БР, способных поразить объекты на территории Республики Кореи и Японии, в том числе и военные базы США. Наконец, в условиях новых угроз КНДР может включить в свою структуру ЯС противоспутниковое оружие и/или кибервойска, предназначенные для подрыва систем командования и управления ЯС противника.

Автор: Анастасия Баранникова, к.и.н., научный сотрудник Научной лаборатории пространственной логистики МГУ им. адм. Г.И.Невельского, Владивосток.

Источник Source