После тяжёлого поражения во второй карабахской войне в конце 2020 г. и серии последующих военно-дипломатических ошибок и неудач одной из наиболее острых тем, обсуждаемых армянским обществом, является целесообразность дальнейшего пребывания Армении в ОДКБ. Удивляться, а тем более возмущаться подобной реакцией бесполезно и недальновидно: военные поражения способны вызвать коррозию в самых дружественных отношениях и стимулировать поиск новых союзников.
Но если до недавнего времени официальные лица уклончиво и двусмысленно комментировали статус Армении в ОДКБ, то в интервью телеканалу France24 премьер-министр Никол Пашинян заявил, что «по нашему мнению, договор о коллективной безопасности в отношении Армении не был выполнен, в особенности в 2021–2022 гг., и это не могло остаться незамеченным нами. Мы заморозили наше участие в этом договоре. Посмотрим, что будет дальше». Что юридически означает «замораживание» участия в организации и какие это может иметь последствия для организации и самой Армении – ещё предстоит понять.
Параллельно с вариациями на тему статуса Армении в ОДКБ, руководитель исполнительной власти стал всё чаще говорить о политике диверсификации безопасности, которая, по сути, пока сводится лишь к довольно хаотичному приобретению вооружения у дружественных стран. Хотя общепризнано – военно-техническое сотрудничество (ВТС) не предполагает, что страна-продавец будет оказывать военно-политическую помощь стране-покупателю. И это не случайно: в торговле оружием действует принцип «только бизнес, ничего личного». Для достижения стратегических целей, как известно, заключаются двусторонние и многосторонние союзнические соглашения.
Апологеты неотложной диверсификации безопасности Армении утверждают, что заключённые Армений двусторонние и многосторонние соглашения не обеспечили безопасность и территориальную целостность самого государства, не говоря уже о Нагорном Карабахе, пусть и не являющимся зоной ответственности ОДКБ. Не вникнув в первопричины соответствующего поведения РФ и остальных формальных союзников Армении, многие политики и внешнеполитические эксперты предпочли во всех бедах обвинить союзников и приступили к поискам новых партнёров. Не хотелось, чтобы мои последующие соображения были бы истолкованы как оправдание политики наших формальных союзников, тем более что они в этом не нуждаются. Это всего лишь краткий анализ их действий (и бездействия) в свете теории военно-политических альянсов, а также попытка взглянуть на ситуацию глазами наших союзников, как и предполагает здравая политика.
Французское слово “alliance” означает «связь», «пакт». Оно происходит от старофранцузского глагола “aleier”, который уходит корнями в латинское слово “ligare” и глагол “alligare”, означающий «связывать», «соединять», «объединять», «присоединяться».
В политическом контексте альянс – это формальное соглашение о пакте между двумя и более суверенными государствами, которые, по определению профессора Стэнфордского университета Джеймса Фирона, используют такие «дорогостоящие сигналы» для информирования о намерениях по совместной защите и внутреннюю, и международную аудитории. Подобное хеджирование рисков призвано сдержать возможные угрозы и способствовать обеспечению безопасности членов союза.
В подобной концептуализации две наиболее важные переменные определяют как исход переговоров по учреждению союзов, так и их дееспособность: 1) совпадение представлений потенциальных участников союза о возможных угрозах и, как следствие, стратегическая совместимость их военных планов; и 2) наличие альтернатив. Кроме указанных факторов для учреждения союза крайне желательно, чтобы его создание инициировалось бы «великой державой», то есть страной, обладающей не только серьезным военно-промышленным потенциалом и политическим авторитетом, но и достаточно большим и доступным рынком.
В контексте Договора о коллективной безопасности (ДКБ) – предшественника ОДКБ – не общность угроз и военных стратегий, а прежде всего фактор российской великодержавности обусловил подписание 15 мая 1992 г. в Ташкенте Арменией, Казахстаном, Киргизией, Россией, Таджикистаном и Узбекистаном соответствующего соглашения. У подписантов было понимание того, что эта инициатива задумана как инструмент по установлению на территории СНГ гегемонии России, для которой, в свою очередь, способность привлечь союзников являлась крайне востребованным активом в конкурентной международной среде.
При этом уже тогда многим было очевидно, что главные угрозы членам альянса исходят в первую очередь от их же партнёров по СНГ. Следовательно, провозглашённая уставная задача ОДКБ, а именно – противодействие внешней агрессии против её членов, была невостребованной. Вместо этого на первый план выдвинулось обеспечение мира и согласия между членами самой организации. В этом контексте уместно вспомнить, что заключенный в 1947 г. между Францией и Великобританией Дюнкеркский договор – «прародитель» НАТО – изначально задумывался на случай повторения немецкой агрессии.
Бесспорно, что при принятии внешнеполитических решений относительно членства в том или ином союзе политики руководствуются не только оценками угроз, но и идеологической солидарностью, то есть общностью политических, культурных и ценностных установок. Однако, как свидетельствует история, государства действуют сообразно своим идеологическим предпочтениям, если в достаточной мере обеспечена их безопасность. Идеология может играть роль в выборе союзников и альянсов, но она обычно второстепенна. Столкнувшись с реальной угрозой, тем более при отсутствии альтернатив, малые страны, грубо говоря, берут себе в союзники «первого попавшегося», как это произошло в случае с Арменией в 1992 г. при подписании ДКБ и в 2002 г. при учреждении ОДКБ. Вместе с тем, как свидетельствует опыт идеологически мотивированных и инициированных извне региональных альянсов, деятельность последних не всегда выдерживает стресс-тесты, как это было в случае с ГУАМ и Багдадским Пактом.
Важнейшей предпосылкой эффективности военно-политических союзов являются основательные политико-дипломатические обсуждения на всех уровнях. Это позволяет союзникам вовремя распознать как общие интересы, так и разногласия и соответствующим образом согласовать политику. Есть достаточно оснований предположить, что и в многостороннем, и в двустороннем форматах армяно-российского взаимодействия указанная предпосылка плодотворного союзнического взаимодействия была нарушена ещё до второй карабахской войны.
В условиях изменения ландшафта безопасности и перераспределения сил на региональном уровне регулярные и заинтересованные дискуссии между союзниками позволили бы Армении вовремя оценить потенциал системы коллективной безопасности и реализовать более ответственную внешнюю политику. Игнорирование динамики региональных геополитических и геоэкономических трансформаций серьёзно исказило восприятие и трезвую оценку рисков. Более того, постоянно и неуместно противопоставляя стратегию и идеологию, нынешняя власть проигнорировала важный урок истории: руководствоваться идеологическими предпочтениями можно лишь тогда, когда гарантирована безопасность страны.
В то же время очевидно, что члены альянса, особенно малые страны, в случае возможной агрессии не должны полагаться на безусловную помощь со стороны системы коллективной безопасности. Участники системы, так же, как и крупные державы – союзники малых стран, могут счесть неосмотрительным использование коллективного военного потенциала в случае любой угрозы. Подобной логикой ОДКБ руководствовалась не только в отношении нагорнокарабахского конфликта, но и в 2010 г. во время внутреннего кризиса в Киргизии и киргизско-узбекских межнациональных столкновений, когда бывший президент страны официально обратился к организации за военной помощью и получил отказ.
Такая осмотрительность обоснована: войны распространяются через союзы и союзы могут превратить малые войны в большие.
В контексте политики военных альянсов чрезвычайно актуален феномен «морального риска» (moral hazard). Он выражается в том, что член альянса, предполагая, что все возможные последствия его политики полностью застрахованы альянсом, демонстрирует излишне рискованное поведение. Нельзя исключить, что гарантии безопасности, предоставляемые альянсом или могущественным союзником, опосредованно поощряют малую страну – члена союза на бездействие или более рискованное поведение, чем если бы она действовала в одиночку.
В силу вышеперечисленных обстоятельств участники системы коллективной безопасности, особенно её наиболее влиятельные члены, склонны использовать свой политический авторитет и дипломатические рычаги, нежели прибегать к военной силе. Именно таким подходом, по всей видимости, руководствовалась Российская Федерация в течение последних лет. Что касается позиции ОДКБ, то 12-й пункт Устава организации, предусматривающий принятие важнейших решений консенсусом, практически исключал вероятность принятия в нужный момент желательного для Армении решения по той простой причине, что Азербайджан установил с большинством членов ОДКБ более тесные этническо-конфессиональные, экономические и политические отношения, чем это удалось Армении.
По определению известного американского политолога Гленна Снайдера, политика альянсов разыгрывается: 1) в игре альянса (alliance game) и 2) в игре противника (adversary game). Первая касается политики внутри самих альянсов, вторая происходит между противоборствующими союзами. Возможно, именно ошибки и просчёты, допущенные Арменией в игре альянсов, повлекли за собой наиболее тяжёлые последствия.
После поражения в 2020 г. Армения настолько ослабла, что многие заговорили об опасности потери армянской государственности. Это неуместные спекуляции: в XXI веке уровень смертности стран равен нулю. Другой вопрос, в каком состоянии и как Армении удастся выбраться из нынешней ситуации. В Армении есть понимание того, что с решением насущных экзистенциальных проблем собственными силами не справиться. Для поиска новых альянсов у Армении нет ни времени, ни реальных альтернатив. Нравится это сегодняшней политической элите или нет, но ей придётся довольствоваться имеющимся военно-политическим потенциалом и трезво сопоставить решение наиболее злободневных проблем с интересами всех сторон. И в первую очередь ради обеспечения территориальной целостности страны – руководствоваться исключительно необходимостью, а не миражами.
Это предполагает, в частности, возврат к реализации трёхстороннего заявления, заключённого лидерами Азербайджана, Армении и России 9 ноября 2020 года. К сожалению, ситуация осложняется тем, что в результате этнических чисток в Арцахе для реализации положений этого документа в регионе сложилась иная и неблагоприятная ситуация. В частности, в результате исхода армян Лачинский коридор, связывающий Нагорный Карабах с Арменией, потерял для официального Еревана былое значение. Это, как следствие, делает безусловное предоставление Арменией прямого наземного сообщения между Нахичеванской Автономной Республикой и основной частью Азербайджана через свою суверенную территорию политически немотивированным. Тем более что даже поспешное и безоговорочное признание руководством Армении Арцаха частью Азербайджана не умерило агрессивность намерений Баку, который при поддержке своего военно-политического союзника в лице Турции продолжает выдвигать претензии к Армении.
На этом фоне заинтересованные страны продолжают призывать к скорейшему заключению мирного договора между Армений и Азербайджаном. Однако трудно предположить, что кто-либо из трезвомыслящих политиков сомневается: заключение мира на основе принципа «победитель получает всё», возможно, и утихомирит ситуацию на армяно-азербайджанской границе, но не обеспечит основополагающих условий для долговременного примирения двух соседствующих народов и стабильности региона. Мышление в категориях «игры с нулевой суммой», которым руководствуется сегодня Баку, сеет семена реваншизма, об опасности которого говорит президент Азербайджана.
В более широком геополитическом контексте нельзя исключать, что возможные невосполнимые территориальные и морально-репутационные потери послужат «хорошим» поводом для окончательно развода с Россией с далеко идущими последствиями не только для самой Армении, но и России на Южном Кавказе.
Как же быть? По моему мнению, возврат к статус-кво начала 2021 г. может стать отправной точкой для урегулирования ситуации на условиях, более или менее приемлемых для всех стран региона. Так, возвращение армян в Арцах при обеспечении надёжных международных гарантий их мирного проживания в местах своего исторического обитания и вывод азербайджанских военных формирований с суверенной армянской территории помогут созданию условий для примирения Армении с тюркоязычными соседями. Для реализации первой задачи есть не только нормы, предусмотренные международным правом, но и декларируемая готовность Баку принять обратно карабахских армян. Их возвращение призовёт к необходимости функционирования Лачинского коридора, что, в свою очередь, обусловит предоставление Арменией сообщения между разделёнными частями Азербайджана. Российское присутствие в регионе обеспечит безопасность межгосударственного сообщения, как и предусмотрено вышеуказанным трёхсторонним заявлением. Отход азербайджанских военных формирований с занятых ими позиций на суверенной территории Армении, обеспечение условий для безопасного проживания армян в составе Азербайджана и разблокирование коммуникаций в регионе поможет преодолению дихотомии «мы/они» и трансформации игры с нулевой суммой в ситуацию win—win.
В реализации миротворческой миссии, столь востребованной в регионе, действенную роль призвана сыграть ОДКБ. Это не только станет raison d’etre для членства Армении в ОДКБ, но и укрепит единство и международный престиж организации. Дееспособность военно-политических союзов в условиях обостряющейся борьбы за демонтаж однополярного мира требует чего-то большего, чем взаимная снисходительность её членов.
Полагаю, что как в Армении, так и за её пределами многие возразят представленной вкратце идее. Одни сочтут её нереальной, другие – нецелесообразной. Но трудно будет оспорить, что, несмотря на всю сложность и неоднозначность обозначенной концепции, узконациональные интересы можно преследовать только с риском для эффективного функционирования действующих союзов.
Источник Source
