Интервью подготовлено специально для передачи «Международное обозрение» (Россия 24)

До сих пор Иран воздерживался от прямого ответа на провокации, демонстрируя наличие стратегической культуры и собственного представления о соразмерности. Чем обусловлена осторожность этой страны? Ответит ли Иран на ракетный удар Израиля по иранскому посольству в Дамаске? Что значит для Исламской Республики наличие ядерного оружия? Об этом Фёдору Лукьянову рассказал Алексей Кривопалов, старший научный сотрудник Центра постсоветских исследований ИМЭМО им. Е.М. Примакова РАН, в интервью для передачи «Международное обозрение».

Фёдор Лукьянов: В чём заключается стратегическая культура Ирана, если таковая есть?

Алексей Кривопалов: Стратегическая культура Ирана, на мой взгляд, мотивирована следующими историческими событиями.

Во-первых, Иран в этом регионе существует последние 2,5 тысячи лет, в отличие от его арабских соседей, которые самостоятельной государственностью обзавелись лишь в ХХ столетии. Иран в этом в регионе, непосредственно примыкая к Южному Кавказу, ровесник даже не Византии, а Римской её предшественницы.

Во-вторых, Иран испытан слабостью ХХ века. Страна, которая временами просто утрачивала национальный суверенитет. Так же, как и над Советским Союзом, над Ираном при династии Пехлеви довлел призрак 1941 г., когда в результате советско-британской интервенции страна была просто-напросто оккупирована. Первый шаг династии Пехлеви – ему было приказано британцами отречься от престола, а на его место поставили 22-летнего юношу, который самостоятельности в военно-стратегических и внешнеполитических вопросах добился только к 1970-м гг., став в мировой истории тем, кем он стал, пока всё это не пришло к полному своему крушению в Исламскую революцию 1978–1979 годах.

Иран испытан слабостью. Это делает его как игрока на международной арене очень осторожным.

Третье, Иран всё-таки откровенно осознаёт пределы своей военной мощи.

Четвёртое, страна не имеет прямых территориальных угроз. Курдский сепаратизм, сепаратизм белуджей – это не та проблема, которую можно назвать экзистенциальной. Отношения с Россией в принципе гораздо лучше, чем они были с Советским Союзом даже при династии Пехлеви. Главные силы иранской армии в 1960–1970 гг. после Багдадского пакта 1955 г. развёртывались фронтом на север. В шахском военном строительстве явно преобладал антисоветский компонент. Сейчас отношения Москвы и Тегерана как никогда ровные, дружественные, добрососедские.

После катастрофы Иракского государства, уничтожения Саддамовского государства и непрекращающейся там смуты у Ирана исчезли прямые территориальные угрозы. Его борьба за главенство в исламском мире, извечная борьба шиитов и суннитов требует действий в регионах, которые в значительной степени удалены от собственно иранской территории. При отсутствии глобальной военной мощи, которая есть у Соединённых Штатов, отдельные элементы которой имеются у Российской Федерации и у Китая, при отсутствии глобальных средств чисто военного воздействия на удалённых периферийных театрах Иран вынужден полагаться на структуры Корпуса стражей исламской революции. Всё, что было создано талантами генерала Касема Сулеймани в Сирии, в Ливане, в Йемене, – прокси, парамилитарные формирования, неплохо технически оснащённые и идеологически очень сильно мотивированные, в то же самое время позволяют Тегерану не втягиваться в прямое военное противостояние с его более сильными соседями.

Это тот риск, который тегеранское правительство не желает на себя принимать без самой крайней смертельной необходимости.

Когда в 1980 г. после революции началась борьба с Саддамовским Ираком, когда возникла прямая территориальная угроза, Иран воевал. Он сражался в регулярном режиме с использованием полевой армии настолько, насколько позволяли его ограниченные ресурсы. Исход борьбы (ничейный) решался на полях сражений. Но в нынешней ситуации, когда необходимо действовать за периметром границ, ограниченными силами, когда решение принимает очень осторожное в своих действиях военно-политическое руководство, мы наблюдаем такую картину.

Фёдор Лукьянов: А Израиль на самом деле не является угрозой?

Алексей Кривопалов: Израиль также территориально удалён. С Израилем невозможно играть на его поле с использованием обычных вооружений – слишком далеко. И опять же – риск слишком велик, поэтому проще стратегические и внешнеполитические задачи иранского государства решать менее рискованно в прокси-режиме, имея парамилитарные, милиционные формирования в Ливане, в Сирии и на территории распавшегося Йеменского государства.

Фёдор Лукьянов: То, что ещё недавно было самой главной темой: ядерное оружие Ирану нужно для сдерживания или для чего?

Алексей Кривопалов: В первую очередь да, для того чтобы исключить из набора сценариев вариант силового давления на иранское государство в случае лобового противостояния с американской сверхдержавой либо с Израилем.

Наличие ядерного оружия немедленно исключает режим тотальной войны, в которой цена поражения – это ликвидация государственности. Поэтому желание религиозного и военного руководства страны приобрести ядерное оружие является настолько выраженным. В этом смысле мотивация у иранского правительства никак не ниже, чем у династии Кимов в этом отношении. Ядерное оружие в их случае будет охранной грамотой или перестраховкой, которая исключит наиболее опасные, смертельные для режима сценарии возможной борьбы.