Грядёт новое мировое устройство. Многие считают его «многополярным», но правильнее было бы назвать его «многоузловым»[1]. «Полюс» – это конец линии между двумя точками. Между тем зарождающийся порядок – фактически трёхмерная сеть, а не двумерная ось или даже набор осей. «Узлы» – такие места или точки, где множество связей разного объёма и интенсивности зарождаются, заканчиваются и пересекаются по расходящимся векторам.

Многоузловая система представляется более точным описанием формирующейся сегодня геополитической геометрии. В возникающей, но пока незнакомой нам системе международных отношений державы взаимодействуют и связываются друг с другом в многомерном, а не только двустороннем контексте множеством разных способов, подчас нелогичных и непоследовательных. Государство может иметь плохие политические отношения с какими-то странами или даже вступать в военную конфронтацию, хотя эти страны тесно с ним связаны прочной экономической взаимозависимостью.

Внутреннее и внешнее

Это описание подходит к нынешним китайско-американским отношениям. Или, если уж на то пошло, китайско-вьетнамским связям, несмотря на идеологическую схожесть двух стран. Либо, как в случае США и Вьетнама, серьёзные идеологические разногласия могут сосуществовать с интенсивным экономическим взаимодействием, а также умеренным и осторожным геополитическим сотрудничеством.

Именно в таком духе прошла недавно встреча премьер-министров Китая и Японии с президентом Республики Корея в Сеуле. В будущем мы станем свидетелями многочисленных хитросплетений в отношениях между государствами. К ужасу антикитайских или антиамериканских фанатиков, международные интересы и устремления КНР или Соединённых Штатов нельзя понять или предсказать, основываясь только на двустороннем уровне. Каждая из этих держав имеет сложную систему контактов с другими государствами и группами стран, да и друг с другом они поддерживают отношения самыми разными способами. Другие страны или их объединения также контактируют с другими государствами и их группами иными способами.

После полуторавекового упадка Китай сегодня снова занимает центральное место в Тихоокеанской Азии. Впервые в истории он стал мировой державой – государством, чьи интересы и предпочтения должны учитываться при управлении всеми сферами человеческой деятельности. По своему всеобъемлющему глобальному и региональному влиянию Китай сейчас во многом напоминает Соединённые Штаты. По состоянию на 2024 г. нет другой великой державы, которая могла бы на это претендовать. Но региональные державы и державы среднего калибра процветают в условиях, сложившихся после окончания холодной войны.

• Япония – мировая держава в экономическом плане, она осторожно возвращается к ведущей роли в политических и военных делах Тихоокеанской Азии.
• Россия обладает глобальным военным потенциалом, не будучи крупным игроком в мировой торговле и инвестициях за пределами энергетического сектора.
• Индия является гегемоном в Южной Азии, однако в настоящее время не имеет большого влияния за пределами своего региона.
• Европа обладает глобальным экономическим влиянием, но слишком разобщена, чтобы действовать решительно даже в своём регионе, не говоря уже о том, чтобы выходить за его пределы.
• Великобритания и Франция сохраняют сильное, хотя постоянно слабеющее интеллектуальное и культурное влияние в бывших имперских владениях.
• Арабский мир не отличается сплочённостью и по-прежнему не способен эффективно управлять своими делами, не говоря уже о делах других стран.
• Бразилия, Эфиопия, Германия, Индонезия, Иран, Мексика, Нигерия, Польша, Саудовская Аравия, ЮАР и Турция наращивают мощь в своих регионах, но не имеют решающего международного влияния.

Все они стремятся к укреплению стратегической автономии. Ни одна из этих усиливающихся региональных держав не желает подчиняться Пекину, Вашингтону или любому другому потенциальному сюзерену или хозяину. Поэтому утверждение, что система международных отношений и её динамика теперь определяются соперничеством великих держав, не подтверждается глубоким анализом. Это специфическая реакция американцев на постепенную утрату глобального доминирования их страны во всех сферах, кроме военной.

Мир не разделяет настойчивых пророчеств администрации Джо Байдена, что кульминацией истории станет великая битва между демократией и автократией. Одержимость Америки демократической идеологией проистекает не из враждебных попыток внешних сил подорвать основы конституционной демократии в США, а в силу внутриполитических факторов, которые размывают устои демократии и верховенство закона. Конституционная демократия выстраивается и поддерживается только внутри страны. Она не может быть разрушена из-за того, что другие страны отказываются ей подражать.

Предпосылками для конституционной демократии надо считать сочетание верховенства закона и свободы слова. Этот изобретённый на Западе комплекс позволяет вести дебаты между информированными гражданами, чтобы они могли что-то рекомендовать правительству, соглашаться или не соглашаться с его намерениями. Если Соединённые Штаты становятся менее конституционной и более авторитарной страной, что мы сегодня наблюдаем, это вызывает тревогу у тех, кто, как и я, дорожит ценностями европейского Просвещения. Но это результат решений, принимаемых самими американцами, а не манипуляций со стороны Китая, России или любой другой иностранной державы.

Верховенство закона или правление по закону?

Западная концепция «верховенства закона» отличается от китайской легалистской теории «правления по закону» (以法治国), которая сейчас де-факто завоёвывает позиции почти повсеместно. Верховенство закона – система, в которой правители, а также граждане, учреждения и организации равны перед обнародованным законом; эти законы одинаково исполняются всеми, а любое их нарушение рассматривается в судебном порядке. «Правление по закону» даёт возможность предположительно мудрому правителю устанавливать правила, которые могут оставаться неопубликованными или изменяться в каждом конкретном случае для достижения желаемых результатов. И они никак не ограничивают решения правителя и не регламентируют его поведение.

«Правление по закону», которое наиболее последовательно отстаивал Хань Фэйцзы (прибл. 280‒233 гг. до н. э.), предлагает систему управления, в которой решения правителя могут и часто должны приниматься втайне, что обеспечивается явно проводимой политикой неинформирования граждан, чтобы те не могли оспорить требования правителя. В этой системе любое мнение, не соответствующее официально утверждённому нарративу, определяется как «дезинформация», которая должна подавляться. Надлежащая правовая процедура отвергается, она подчинена политической власти, позволяя применять правила избирательно в зависимости от того, кто сделал, что сделал и кому сделал, а не на основе беспристрастной оценки поступка как похвального или предосудительного.

Это совершенно разные концепции управления, и страны мира расходятся во мнениях, какая из них наиболее эффективна и желательна. Такие идеологические различия имеют большое значение. Они проявляются в различных подходах к международному взаимодействию, а также взглядах на достоинства и легитимность внутренних политических систем. Значит, так тому и быть. «Пусть расцветают сто цветов, пусть сто школ мысли спорят друг с другом», ‒ говорят в Китае. Как сказал один великий реформатор, «практика – критерий истины».

Международное право – интеллектуальное наследие западных обществ, приверженных верховенству закона. Оно является продуктом международного консенсуса или созданных на основе консенсуса институтов, таких как Организация Объединённых Наций, которые уполномочены устанавливать правила, регулирующие действия суверенных государств или взаимодействие между ними. Это право напоминает власть закона в том смысле, что олицетворяет общественные ценности, не является продуктом диктата одной нации или группы стран, открыто декларируется, включает идею суверенного равенства государств, устанавливает стандарты и санкционирует квазисудебные механизмы для ненасильственного разрешения споров.

Цель международного права – защита слабых от произвола сильных. Именно поэтому его величайшими поборниками являются сегодня государства, не обладающие достаточной силой или амбициями, чтобы навязывать другим свои политические или экономические предпочтения.

По иронии судьбы c учётом исторической роли США в продвижении международного права «порядок, основанный на правилах», на котором сегодня настаивает Вашингтон, суть не что иное, как современная версия «правления по закону». Хань Фэй признал бы и одобрил его. Предполагается, что Соединённые Штаты или они плюс клуб бывших империалистических держав под названием «Большая семёрка» могут устанавливать правила, изменять их по своему усмотрению, освобождать себя от них и определять, к кому ещё они применимы или не применимы. Эта система отвергается как нелегитимная глобальным большинством, которое предпочитает структуру, основанную на Уставе ООН и решениях мирового сообщества.

Тем временем институты глобального управления, созданные после Второй мировой войны, разрушаются. ООН не в состоянии согласовать эффективные меры реагирования на войны и распад государств, глобальное потепление, массовую миграцию, пандемии, геноцид, вымирание отдельных видов флоры и фауны, распространение ядерного оружия и другие вызовы самому существованию человечества. Совет Безопасности ООН пребывает в состоянии паралича. Регулирующие режимы, такие как Всемирная торговая организация, сыграли важнейшую роль в обеспечении процветания и расширения мировой экономики, но теперь подвергаются нападкам и разрушаются. Устав ООН и международные конвенции, которые когда-то сдерживали отдельные страны, делая мир в некоторой степени безопасным и предсказуемым, теперь всё чаще нарушаются.

Как и конституционная демократия, уважение к международному праву подвергается эрозии. Неясно, что придёт ему на смену – вариант «правления по закону» или анархия, в которой, как писал Фукидид, «сильный делает то, что может, а слабый терпит то, что должен терпеть».

Если мы не можем исправить ООН, то должны заменить её, как это сделали с Лигой Наций. Международные, но не глобальные организации, не столь универсальные или сплочённые, с неопределёнными полномочиями и недоказанной способностью решать планетарные проблемы всё чаще подменяют всемирные организации и правовые режимы, созданные мировым сообществом после Второй мировой войны. Прискорбно, но наша страна не возглавит усилия по реформированию этих институтов или сохранению международного права. Поэтому другим предстоит выполнить эту работу как можно лучше.

Растерянность главных

Америка, обескураженная утратой экономического и политического первенства, отреагировала на слом привычного мирового порядка протекционизмом в торговле и инвестициях, а также милитаризацией внешней политики. Но ни протекционизм, ни милитаризм не смогут «сделать Америку снова великой». Ни то, ни другое не является ответом на гегемонистское перенапряжение. «Попытки раздавить десять блох одновременно десятью пальцами» – абсурдные и при этом тщетные и изнурительные усилия.

По сути, вместо «реформы и открытости» Вашингтон принял национальную политико-экономическую стратегию промышленного «запора» и голодовки. Не имея возможности конкурировать с китайскими электромобилями, аккумуляторами, солнечными батареями или ветряными турбинами, он закрывает им доступ на американский рынок. Это может показаться беспрецедентным ответом на вызовы, связанные с конкуренцией передовых технологий, подстёгиваемой более динамичной зарубежной экономикой, – однако это не так.

Отгораживание от товаров, с которыми Соединённые Штаты не могут конкурировать, точно копирует сумбурную реакцию Китая эпохи династии Цин на промышленную революцию. В 1793 г. император Цянь Лун, осмотрев широкий ассортимент инновационных товаров, представленных его двору крупной британской торговой миссией, отверг возможность использовать промышленное превосходство Запада в интересах Китая, самодовольно заявив, что он и Китай уже «[владеют] всем». И снисходительно добавил, что он и Китай «не придают значения предметам странным или оригинальным, и не желают иметь дела с подобными иностранными производствами». Этот самодовольный и высокомерный отказ признать преимущества открытия Китая для торговли с быстро развивавшимся тогда Западом или для сотрудничества с иностранными учёными, технологами, инженерами и математиками привёл к экономическому застою, военному поражению и внутренним беспорядкам. Кульминацией стало низвержение того самого регионального китайского господства “Pax Sinica”, которое Пекин стремился сохранить. Закрытие доступа к лучшим товарам и услугам закрепило конкурентную неполноценность и укоренившуюся посредственность Китая, что отнюдь не способствовало его самосовершенствованию.

Очевидно, что чрезмерная самодостаточность чревата обратным результатом. Попытка производить всё самостоятельно за закрытыми дверями – проигрышная политико-экономическая стратегия. Как советует грубая, но уместная поговорка: «Если не можешь опорожниться, не порти воздух в отхожем месте». Нет оснований полагать, что запорная реакция Вашингтона на вызовы, бросаемые экономически динамичным и всё более инновационным Китаем, приведёт к иному результату. Сегодня Китай производит 36 процентов мировой промышленной продукции, а его экономика на треть превосходит американскую по паритету покупательной способности. Впервые за два столетия Китай обладает убедительным потенциалом самообороны, но основные вызовы со стороны Пекина миру не являются в первую очередь военными. Американский военно-силовой ответ их не преодолеет. Тем не менее Соединённые Штаты выбрали фактически именно его на возвращение Китая к богатству и могуществу. Инвестиции в бесконечные войны, наращивание военной мощи и гонка вооружений с КНР и Россией привели к ухудшению внутренней американской инфраструктуры, снижению стандартов образования, сокращению инвестиций в научные исследования и здравоохранение, а также к росту госдолга.

Между тем угроза ядерной эскалации, как показывает практика, больше не служит эффективным сдерживающим фактором против войн с применением обычных вооружений. Россия – самая хорошо вооружённая ядерная держава в мире, но Соединённые Штаты ввязались в проигрышную опосредованную войну с ней на Украине. Индия и Пакистан противоборствуют друг другу, несмотря на ядерные арсеналы. Однако риск эскалации до ядерного уровня серьёзен. Если ядерная держава столкнётся с угрозой поражения, которую сочтёт экзистенциальной, она без колебаний воспользуется ядерным оружием.

Стоит отметить, что за 79 лет ни один флот великой державы не провёл ни одного крупного сражения. С 1950 г. (74 года назад) не было ни одной крупной высадки десанта. Прямых воздушных боёв между равными соперниками не было с Корейской войны, когда зарождающиеся китайские ВВС и северокорейские самолёты, пилотируемые русскими лётчиками, вступили в ближний бой с ВВС США. Это было семьдесят лет назад. Запад имеет опыт ведения боевых действий против повстанцев, но не против серьёзных противников.

Везде, кроме России и Украины, осознание того, в какой мере технологии изменили характер боевых действий, не становится противоядием против политического позёрства и безответственных заявлений. Они основаны на том, чтобы выдавать желаемое за действительное. Все западные армии ориентированы на сражение с неприятелем, который обладает несовершенными технологиями, не имеющим военно-воздушных и военно-морских сил. Все они предполагают короткие победоносные войны, а не затяжные противостояния до полного исчерпания. Ни одна западная экономика не обладает достаточным промышленным потенциалом или выносливостью, чтобы выиграть войну на изнурение друг друга против равного конкурента.

Китайско-американская война за Тайвань может решить вопрос о статусе острова, но в любом случае приведёт к долгой вражде между КНР и Соединёнными Штатами. Война на истощение или катастрофическое взаимное уничтожение в результате обмена ядерными ударами могут оказаться неизбежными. Единственный исход такой войны, который можно предсказать с уверенностью, – уничтожение процветания и демократии на Тайване, прекращение экспорта полупроводников и других передовых технологий, а также потеря Китаем и США большей части их военно-морских и военно-воздушных сил. Говорят, что ядерную войну нельзя выиграть и никогда не следует вести. По многим причинам то же самое можно сказать и о китайско-американской войне за Тайвань.

Конец единого мирового порядка

Соединённые Штаты привычно заменяют дипломатический диалог мерами принуждения, избегая военной конфронтации. Санкции и остракизм вытеснили переговоры в качестве предпочтительного ответа Америки на разногласия с другими странами. Но в международных отношениях, как и в военных действиях, никогда нельзя терять контакт с противником. «Знание себя и знание противника» так же необходимы для успеха в дипломатии, как и для победы на поле боя.

США и их западные партнёры регулярно используют односторонние санкции для изоляции стран, лишают их доступа к механизмам торгового урегулирования, замораживают или конфискуют государственные активы, ограничивают доступ к технологиям, сокращают их экспорт и инвестиции, запрещают сделки с ними и выдачу виз их должностным лицам и гражданам. Санкции вызывают недовольство и подпитывают стремление государств, против которых они вводятся, упорно добиваться поставленных целей, несмотря ни на что. Санкции искажают рынки и создают привилегированные группы, заинтересованные в их сохранении. Они скорее углубляют, нежели решают проблемы, но у них есть преданные сторонники, особенно в моей стране.

Чистый эффект американской санкционной политики и протекционизма в том, что мир становится меньше, чем прежняя сумма его частей. Новая позиция Вашингтона по вопросам торговли и инвестиций:

• заменяет оценки геополитического риска, продиктованные паранойей национальной безопасности, сравнительной ценой и качеством как основой для принятия бизнес-решений, тем самым снижается эффективность, рост и процветание мировой экономики;
• освобождает неконкурентоспособные внутренние олигополии, доминирующие сегодня в американской экономике, от конкурентного давления, которое способствует производству более качественной и дешёвой продукции;
• лишает американских производителей экономически выгодных производственных ресурсов и закрепляет инфляцию;
• заменяет квазисудебные механизмы разрешения споров в международной торговле ничего не дающей конкуренцией за экономическую власть;
• подрывает глобальные системы валютных резервов и торговых расчётов, поощряя формирование конкурирующих валютных блоков и механизмов обмена;
• разделяет мир на множество разобщённых политических и экономических блоков, ограничивая торговые и инвестиционные связи с другими блоками или странами в ущерб глобальному процветанию и экономической эффективности;
• знаменует собой поворот к дальнейшей стагнации и технологическому упадку вместо реалистичного подхода к реиндустриализации Америки;
• подталкивает мир к военному и силовому, а не дипломатическому урегулированию проблем, большинство из которых не может быть решено на поле боя.

Американская политическая элита представляет свою новую позицию в области торговли и инвестиций как укрепление союзнических отношений и борьбу с недобросовестной конкуренцией со стороны иностранцев. Однако с глобальной точки зрения происходит следующее:

• возрождение таких государств-цивилизаций, как Китай, Индия, Япония и Россия;
• ускоренный подъём исламского мира;
• стремление Франции и других европейских держав вернуть себе стратегическую автономию;
• возникновение новых средних держав, таких как Бразилия, Эфиопия, Индонезия, Корея, Мексика, Нигерия, Саудовская Аравия и ЮАР;
• становление АСЕАН как значимого независимого фактора в мировой экономике;
• начало реализации Африкой своего огромного демографического и экономического потенциала.

Это больше похоже на отступление стран «Большой семёрки» в оборонительную цитадель, чем на утверждение центрального положения атлантической цивилизации. В итоге Запад может очутиться на периферии, а не в центре будущего мира, что по мере возникновения параллельных международных сообществ и порядков приведёт к маргинализации его ранее доминирующей роли в прогрессе человечества. Фактическая изоляция Запада от глобального большинства усугубляется мировыми идеологическими сдвигами, а также поведением, свидетельствующим об утрате странами атлантического мира былой самонадеянности.

Среди прочих тенденций можно отметить рост религиозного фанатизма в христианстве, индуизме, исламе и иудаизме, а также радикальные сдвиги в нормах социального поведения в западных обществах. В то время как большая часть мира заявляет о приверженности традиционным ценностям, западная элита превозносит достоинства гендерной текучести, гедонизма и других аспектов так называемой идеологии woke, которая нетерпимо требует терпимости к поведению, давно считающемуся аморальным во всём остальном мире.

Тем временем США и «Большая семёрка» продолжают настаивать на принятии другими странами моделей государственного управления и правил, от которых сам Запад, похоже, отказывается. Внутриполитический раскол, нестабильность и общий упадок Соединённых Штатов и их союзников находят выражение в противоречивых и неэффективных заявлениях и действиях за рубежом. Глобальное большинство расценивает поведение стран Европы и Северной Америки в таких конфликтах, как войны на Украине и Палестине, в качестве явного лицемерия, основанного на двойных стандартах и оправдываемого нарративами, которые намеренно искажали реальность. Страны, которые Запад когда-то колонизировал или в которых он доминировал, больше не готовы следовать его указаниям в мировой политике.

Короче, мы являемся свидетелями конца единого мирового порядка, в котором доминирует Запад, и его замены пёстрой мозаикой взаимодействующих и соперничающих стран на региональном уровне. Нечто подобное стало причиной опустошительного хаоса Тридцатилетней войны в Европе. Это во многом напоминало Китай до его объединения в эпоху династии Цин или Индию до правления Ашоки. Однако Тридцатилетняя война завершилась созданием по Вестфальскому договору системы мирного сосуществования множества суверенных государств, уважавших культурное многообразие друг друга. Итоги Вестфальского мира закреплены в «пяти принципах мирного сосуществования».

Главный вопрос, который предстоит решить нашему, а также следующему поколению, сводится к следующему: удастся ли повторить тот знаменательный исторический исход и не скатиться в полную анархию? Нам нужен мировой договор, основанный на взаимном уважении к территориальной целостности и суверенитету друг друга, взаимном обязательстве о ненападении и невмешательстве во внутренние дела, терпимости, равенстве и взаимовыгодном сотрудничестве. Если не удастся его заключить, под угрозой окажется не только наше благополучие, но и само существование.

Автор: Чез Фриман, посол в отставке, приглашённый научный сотрудник Института международной и публичной политики Уотсона в Университете Брауна

Источник Source