Речь об ордена Красной Звезды Государственном научно-исследовательском и испытательном институте авиационной и космической медицины (ГНИИИ АиКМ). Начнем с истории. В СССР летчикам всегда предоставлялось все, что требовалось, несмотря ни на какие трудности, испытываемые страной. Нужно было тренировать пилотов, проводить врачебные экспертизы, ставить эксперименты по изучению влияния факторов полета на человека… Для этого в 1935 году был организован Институт авиационной медицины (ИАМ).
С появлением реактивных самолетов перегрузки и влияние гипоксии стали настолько значительными, что потребовались новые средства защиты пилота. Постановление Совета министров СССР от 24 октября 1952 года предписывало создать специальную команду для испытания костюмов, скафандров, одежды и разработки других вопросов, связанных с обеспечением жизнедеятельности и работоспособности экипажей самолетов с большими скоростями и высотами. В школах младших авиационных специалистов были отобраны военнослужащие срочной службы, состояние здоровья которых позволяло заниматься испытательской работой. Команда (позднее – отряд) приступила к участию в исследованиях в июле 1953-го. Ее основателем, а впоследствии начальником отдела испытателей института АиКМ был назначен подполковник медицинской службы Евгений Карпов (с 1959-го – создатель и первый начальник Центра подготовки космонавтов). В экспериментах на центрифуге изучались перегрузки, в барокамерах – влияние гипоксии и пониженного атмосферного давления, а также шума, вибрации, возникновение вестибулярных расстройств. Общее число штатных испытателей, проходивших службу в ИАиКМ с июля 1953-го по 2004-й составило примерно тысячу человек. Данные о них приведены в книге Бориса Бычковского «Наземные космонавты – первопроходцы космических трасс».
В тени Белки и Стрелки
По результатам исследований были разработаны средства защиты от неблагоприятных факторов полета. Составлены методики тренировки пилотов реактивной авиации. Поэтому, когда пришло время готовить космонавтов, уже был большой массив научных знаний. И в этом неоценимая заслуга отряда испытателей. Они прокладывали дорогу на орбиту. Естественно, проводились эксперименты на животных, уже полетели Лайка, затем Белка и Стрелка, Чернушка и другие, чьи клички знала вся страна, портреты собачек печатали в газетах и на почтовых марках. Почему же про них знали, а испытатели нигде не упоминались, хотя любой логически мыслящий индивидуум понимал: следующим полетит человек.
“ Некоторые эксперименты, связанные с изучением факторов космического полета, прежде всего имитация невесомости, длились сутки и даже месяцы ”
Прежде всего по причине секретности. Все, что было связано с подготовкой первых полетов, окутывала плотная завеса тайны. Вторая причина, по мнению заслуженного испытателя авиакосмической техники РФ Владимира Щербинского, этическая. СССР подписал в 1945 году Международную конвенцию о запрете экспериментов над людьми. Вскоре, однако, стало ясно, что не нарушая ее положений, невозможно развивать медико-биологические науки. Все страны так или иначе действовали вне правового поля, разрабатывая новые фармакологические препараты, не говоря уже об авиационной медицине. Лабораторную собачку не посадишь в самолет, чтобы исследовать психофизиологическое состояние пилота. Поэтому за рубежом крупные фармацевтические концерны, которым требовалось юридическое обоснование экспериментов с добровольцами, пролоббировали новые правила. В итоге в 1964-м была принята Хельсинкская декларация Всемирной медицинской ассоциации (WMA), регламентировавшая испытания с участием людей. Во главу угла ставились этические моменты и полное информирование испытуемого: врач, ответственный за исследование, разъяснял все риски, после чего доброволец ставил подпись на документе. Эти требования вошли в международный кодекс надлежащей клинической практики (Good Medical Practice, GMP). Наверное, тогда и надо было юридически защитить испытателей на государственном уровне, придав им особый статус, гарантирующий какие-то льготы (хотя бы лечение при необходимости).
В ИАиКМ подобное письменное согласие испытатель давал перед каждым «полетом», будучи вправе в любой момент отказаться и вообще покинуть отряд. Кроме того, в институте были нештатники – молодые офицеры, по состоянию здоровья годные к испытательной работе и прошедшие ежегодное освидетельствование во врачебно-летной комиссии (ВЛК). Таких добровольцев насчитывалось до двух-трех сотен, автор – один из них. Дело в том, что срочники покидали отряд через полтора года, а офицеры служили нештатными испытателями 10 и более лет, пока позволяли здоровье и ВЛК. Часто они были ответственными исполнителями и членами исследовательской группы по соответствующей тематике. Считалось хорошим тоном проверить на себе то, на что ты пошлешь других. Это даже выше требований пресловутой Хельсинской декларации – там ведь не предлагается врачу лично проверить действие препарата для лечения болезней (хотя драматическая история медицины знает такие случаи, особенно в конце XIX века). Поэтому этических несоответствий не было – уже существовали международные документы GMP, другое дело, что они в СССР во внимание не принимались. Но в ИАиКМ действовали даже более строгие внутренние нормы. Можно с уверенностью говорить, что здесь служили специалисты самого высокого класса, а ответственными за исследования были квалифицированные врачи – почти все имели ученые степени и звания, возникли собственные школы по многим направлениям. Только опыт и постоянное медицинское наблюдение с контролем жизненно важных физиологических параметров позволили избежать серьезных осложнений состояния здоровья испытателей во время экспериментов. Многие знают о трагедии, случившейся в марте 1961-го с кандидатом в космонавты старшим лейтенантом Валентином Бондаренко, получившим смертельные ожоги от взрывного возгорания неловко брошенной на обогреватель ватки со спиртом. В барокамере был чистый кислород (как и американцы, мы проводили опыты с такой атмосферой для будущих кораблей). Получив ожоги всего тела, Бондаренко через восемь часов скончался в госпитале. До первого полета человека в космос оставалось 19 дней.
Конечно, то, что произошло с Валентином Бондаренко, – трагическая случайность. Испытатели космической техники как раз и делали все, чтобы таких неожиданностей было как можно меньше. Например, во время подготовки первого полета корабля «Восход» (модифицированный «Восток») было решено, что вместо одного космонавта полетят трое, но без скафандров. Специалисты института предупреждали, что это большой риск, было даже написано официальное мнение руководства, положенное вышестоящим начальством под сукно: хотелось показать всем, что мы запускаем многоместный корабль (подобное пренебрежение безопасностью не заставило себя ждать: экипаж «Союза-11» погиб при возвращении из-за отсутствия скафандров).
Для первой посадки непосредственно в спускаемом аппарате были разработаны и испытаны индивидуальные амортизационные ложементы-кресла для каждого космонавта. Известно свидетельство Бориса Волынова после сброса аппарата с высоты, обеспечивающей планируемую при ударе перегрузку: «Первое впечатление, что это конец. Удар был такой силы, что все внутри оборвалось».
«Очевидное – невероятное» поменяли на «жареное»
Надо сказать, что тогда руководство отраслью было хорошо осведомлено об отряде испытателей, их часто неофициально называли «космонавтами номер ноль». Понятно, что после трагедии с Бондаренко (кстати, он просил никого не винить в произошедшем с ним) и заявлений, подобных тому, что сделал Волынов, подвергшись ударным перегрузкам при моделируемой посадке, космонавты к таким экспериментам не привлекались. Они только проходили тренировки в ЦПК, а методики разрабатывались в ИАиКМ на основании исследований с участием испытателей.
Многие вспомнят: а как же Институт медико-биологических проблем (ИМБП)? В СССР многие считали, что именно там проводятся все исследования, связанные с космосом. Это верно отчасти, ИМБП был создан только в 1963 году, причем туда перешли многие исследователи и испытатели ИАиКМ. Другое дело, что в программе «Очевидное – невероятное» частым гостем был директор ИМБП – академик, генерал-лейтенант медицинской службы Олег Газенко (в прошлом служивший в ИАиКМ). Он рассказывал об экспериментах в своем институте и о добровольцах, участвовавших в них. Даже упоминалось о вознаграждении испытателям за их труды.
В перестройку ранее закрытые двери открылись, и в ИАиКМ тоже зачастили журналисты – за «жареными фактами». Как же, ведь здесь проводят «опыты» на людях! Прессе показывали, как осуществляются эксперименты, объясняли, для чего это надо. Только статьи было невозможно читать без смеха. В период перестройки и гласности не остались в стороне от ИАиКМ и заокеанские «друзья»: в начале 90-х в институт стали приезжать делегации из США, Германии, чуть ли не из Финляндии. Им показывали секретные прежде стенды, рассказывали все, как есть, но гости думали, что русские скрывают ту самую главную тайну, которая позволяет им первенствовать во многих областях исследования космоса, в частности в жизнеобеспечении деятельности на орбитальных станциях, да и во многом другом. Нет бы на этой волне поднять вопрос о юридическом статусе испытателей. Но опять забыли, а потом финансирование института урезали. И отряд испытателей тихо скончался. А ведь исследования влияния факторов полета на организм человека велись и в ЛИИ им. Громова, и в НПП «Звезда». Но наиболее многочисленная группа испытателей была на протяжении полувека именно в ИАиКМ.
Сейчас считают, что многое можно моделировать, не проводя опасных экспериментов, в фаворе искусственный интеллект. Но ведь в математическую модель надо вводить исходные данные, а их – психофизиологические реакции человека, его способность действовать и управлять сложными системами под действием экстремальных факторов – получали как раз в экспериментах с участием испытателей.
Забытые герои
О скромных тружениках ИАиКМ и сегодня мало кому известно. Даже ведущий испытатель ЦПК им. Гагарина, Герой России полковник Виктор Рень как-то обмолвился, что понятие «космические испытатели» появилось только в начале 60-х. Не знал, как потом рассказывал, что все начиналось с солдат и сержантов срочной службы ВВС.
Точной статистики заболеваемости и смертности испытателей космических систем нет, но в публикациях Владимира Щербинского отмечено, что некоторые уходили в 35–40 лет, а средняя продолжительность жизни представителей опасной профессии – около 50 лет. Перешагнувшие этот рубеж постоянно болели, имея множество диагнозов. По данным того же автора, в 60–70-х почти у трети штатных испытателей при увольнении диагностированы различные отклонения от первоначального состояния здоровья, что, возможно, стало следствием экстремальных нагрузок – как физических, так и психических. Первые часто доходили до предельных: частота сердечных сокращений – 140–160 ударов в минуту, дыхания – от 6 до 42 в минуту (при норме 16–20). Шумовое воздействие достигало 110–120 децибел. Что самое важное, некоторые эксперименты, связанные с изучением факторов космического полета, прежде всего имитация невесомости, длились сутки и даже месяцы. Можно приводить много примеров, но суть одна: «земной космос» оказался столь же опасен, как проникающая радиация или океанская бездна. И то что, серьезных неприятностей с испытателями во время экспериментов не было, следует отнести к профессионализму исследователей.
К сожалению, никто точно не знал о последствиях экстремальных нагрузок и не мог предсказать, как на них отреагирует организм через 30–40 и более лет. Тем более не догадывался, что спустя годы люди, отдавшие здоровье и силы на благо страны, будут ей не нужны.
В 1997-м двум испытателям ИМБП – Сергею Нефедову и Евгению Кирюшину (начинавшим еще в ИАиКМ) за многолетнюю работу было присвоено звание Героя России. Минуло 22 года. За это время количество бывших испытателей, естественно, уменьшилось, но их заслуги перед страной никак не оценены и не вознаграждены. Может быть, люди, от которых зависят компенсации тем, кто рисковал жизнью и здоровьем для укрепления обороны страны, не знают о военных испытателях ИАиКМ? Или дело просто в банальном равнодушии чиновников?
Те, чья профессия связана с большим риском для здоровья, обычно выделяются государством в особую группу со специальными льготами для компенсации утраченных сил и здоровья. Летчики-испытатели такой статус имеют, а их наземные коллеги, так же участвовавшие в создании авиационной и космической техники, – нет. Вроде бы логично включить ветеранов ИАиКМ на правах секции в какую-нибудь Ассоциацию или Комитет служивших в подразделениях особого риска, но для нескольких сотен человек места там не оказалось. Дескать, про них ничего не сказано ни в законе, ни в постановлениях правительства, то есть этих людей вроде как и не существует. Все признают ущерб здоровью от атомных испытаний или службы на подводном ракетоносце. Воздействие других экстремальных физических факторов по последствиям может быть даже более вредоносным, но чернобыльцев и подводников много, а ветеранов медико-биологических испытаний хорошо, если наберется три-четыре сотни.
Понятно, что выплаты ветеранам подразделений особого риска не ахти какие (может, поэтому бывших испытателей ИАиКМ и не взяли – а вдруг финансирования на всех не хватит), но хотя бы какое-то признание и помощь общества… «Космонавты номер ноль» получают маленькие общегражданские пенсии, которых едва хватает на коммуналку, лекарства и скромную еду.
Спасибо всем, кто дочитал эту заметку до конца. Если автор привлек хоть чье-то внимание к судьбам испытателей, значит, работал не зря.
