Этот тонкий момент: харизматический тип власти

В переломное время, когда социально-политические устои, институты если и не рушатся, то меняются, фактор личности выходит на первый план. О харизме как явлении социальной философии – прежде и теперь – Фёдору Лукьянову рассказал научный сотрудник Центра фундаментальной социологии НИУ ВШЭ Олег Кильдюшов в интервью для передачи «Международное обозрение».

Фёдор Лукьянов: Когда Макс Вебер ввёл понятие «харизма» в социологию, в общественную философию, во-первых, считал ли он его важным для политики, а во-вторых, он видел это в позитивном или негативном смысле?

Олег Кильдюшов: Сначала нужно сказать, что это понятие имело определённую историю задолго до Макса Вебера. Не он его придумал. Более того, оно существовало в общественной ротации практически 2 тысячи лет. Это слово встречается уже у апостола Павла в различных вариациях. Например, в первом послании Коринфянам апостола Павла «харизма» упоминается 9 раз. И в других посланиях оно также активно используется. Раннехристианские богословы активно обсуждали харизму именно как божественный дар, или дар Святого Духа. Это понятие активно разрабатывалось в христианской теологии. 

Это понятие пережило своеобразный ренессанс на рубеже XIX – начале ХХ веков в протестантской теологии и в исследованиях религии – прежде всего в Германии. Собственно, там его и почерпнул Макс Вебер, когда начал разрабатывать собственную теологию религии, и оно стало, по сути, центральной категорией. 

Что здесь интересно: харизма находится на пересечении двух сфер. С одной стороны, это сфера религиозного спасения, поиски спасения, а с другой стороны, это сфера политической власти. То есть харизматик – обладатель этого уникального дара – находится на пересечении этих двух миров. С одной стороны, он получает дар непонятно откуда – источник можно определять по-разному. Но социологически очевидно, что харизматик может использовать свой дар с целью влияния на людей, что делает данное понятие столь значимым уже для политической социологии.

Фёдор Лукьянов: Соответственно, он может использовать его и во благо, и во зло?

Олег Кильдюшов: Как говорит Вебер, харизма идеологически или содержательно нейтральна. Её – этот дар влияния на людей – может использовать кто угодно. Мы можем исторически посмотреть целую линейку самых различных способов применения. Вебер перечисляет военных вождей, пророков, создателей религий. В этом смысле содержательно это скорее нейтральное понятие. 

Фёдор Лукьянов: Вебер очень рано умер, как я помню, не дожил до потрясения в его родной Германии, которые с харизмой были связаны. Но если бы вдруг он сегодня, представим себе, увидел нынешнюю политику, он бы узнал типажи, которые сейчас на арене?

Олег Кильдюшов: Да, кончено. Ключевой момент для Вебера в харизматике в политике – это тот, кто может создавать совершенно новое, то, что не укладывается в бюрократические рутины. Вообще – он был культурным пессимистом. Он довольно пессимистически смотрел на тенденции развития, в том числе на пределы либеральной демократии, которые обнаружил. Один из шансов выйти из этого тупика, образовавшегося вследствие окостенения и бюрократизации, он видел как раз в харизматиках. Это те люди, которые как бы поверх правил, поверх той рутины, которые уже сложились. Харизматик обращается напрямую к народным массам, предлагает свои визионерские проекты и идеи, тем самым генерирует проекты будущего. В этом смысле, если мы посмотрим на череду современных нам харизматиков – Дональда Трампа в политике или Илона Маска в бизнесе, – социологически очевидно, с кем мы имеем дело. Это типичный случай харизмы.

Фёдор Лукьянов: Вебер же, наверное, понимал, что может быть совершенно разрушительное воздействие, если этот сильный дар будет направлен на какие-то не благие цели?

Олег Кильдюшов: Это очень тонкий момент. Дело в том, что Вебер построил на основании харизмы целый тип господства наряду с традиционным, когда власть, например, наследуется, или наряду с рационально-легальным, когда всё делается по описанным правилам. Он отмечает, что харизматический тип власти самый неустойчивый.

Это очень тонкий момент, который связан с тем, что харизматики как носители довольно неустойчивого типа власти вынуждены постоянно подтверждать свою избранность, что они реально обладают этим даром.

И на этом пути подтверждения возможны большие угрозы. На это нам указывает трагический опыт ХХ века с тоталитарными диктатурами, во главе которых стояли вполне себе харизматические вожди. Одно из направлений веберианской социологии, собственно, и направлено на то, чтобы объяснить эту загадку ХХ века, почему такие персонажи возглавили тоталитарные режимы.

Фёдор Лукьянов: Это очень важно, мне кажется, потому что вторая половина ХХ века, если брать международную политику, – преодоление харизмы за счёт строительства институтов. И, в общем, преодолели довольно эффективно. Сейчас мы видим ровно обратное: разрушение прежних институтов, кто-то перестаёт работать, кто-то снижает эффективность. И на этом фоне выделяются лидеры. Они могут быть более или менее харизматичными, но играют определяющую роль. Значит ли это, что данная концепция Вебера сейчас снова обретает актуальность?

Олег Кильдюшов: После войны Вебера прямо обвиняли в том, что он своим проектом или своей идеей харизматической власти чуть ли не идеологически подготовил нацистский режим. Понятно, что это ерунда. Вебера интересовало то, как преодолеть тупики либеральной демократии в условиях массового общества ХХ века – условно говоря, когда институциональная рамка ХIХ века перестала работать при появлении миллионов избирателей. 

Очень важное открытие Вебера заключается в том, что он зафиксировал этот массовый запрос на харизматиков в условиях, когда институционализированная демократия больше не работает. Сегодня, по сути, мы опять вернулись в ту же ситуацию, когда идеология, особенно этот господствующий нарратив глобалистского либерализма исчерпал себя, и тогда на первый план выходят как раз такие ценностно нейтральные, ценностно открытые к любым содержаниям политики типа того же Трампа. 

Фёдор Лукьянов: То есть харизма и идеология – это вещи не то чтобы несовместимые, но они совершенно не требуют друг друга?

Олег Кильдюшов: Скорее они перпендикулярны, не пересекающиеся. Как я говорил, Вебер показывает, что термин «харизматика» применим к самым разным эпохам, к самым различным деятелям и политикам самой различной идеологической направленности. То есть мы можем найти харизматика и среди коммунистов, и среди либералов.

Фёдор Лукьянов: Вебер жил в эпоху абсолютного европоцентризма. Тем не менее тогда, в начале ХХ века, западных философов, социологов Азия интересовала? Они её видели как будущий элемент в том числе и общественного знания?

Олег Кильдюшов: Вебер как раз интересен тем, что, наверное, первым из крупнейших социальных мыслителей обратил свой взор на другие культурные регионы. Он начал, но, к сожалению, не закончил гигантский исследовательский проект «Хозяйственная этика мировых религий», где проанализировал религии Китая, Индии, Ближнего Востока. Он также планировал изучить православие и ислам, но, к сожалению, эти части остались нереализованы. Но можно сказать, что он пытался искать объяснение возвышения Запада не только в самом Западе, но и изучая культурные и духовные практики по всему миру.

Фёдор Лукьянов: То есть Вебер сейчас снова актуален по многим направлениям, получается?

Олег Кильдюшов: Я думаю, сегодня он был бы в топе.

Харизма нейросетей. Эфир передачи «Международное обозрение» от 29.12.2023 г.

Фёдор Лукьянов

Опасен ли искусственный интеллект для человечества? Когда цифровые технологии смогут ответить на наш запрос? Следит ли за нами «большой брат» и зачем? Как влияет на выбор людей харизма? Как харизма взаимодействует с идеологией? Насколько харизматичны Трамп, Милей, Макрон, Зеленский, Путин, Моди, Эрдоган? Смотрите эфир передачи «Международное обозрение» с Фёдором Лукьяновым на канале «Россия-24». 

Подробнее

Источник Source

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *