Теракты и уничтожение социального государства в Европе идут параллельно. В условиях нагнетания страха блокируется способность к сопротивлению.

Как писал американский журналист, теоретик коммуникации и пропаганды Уолтер Липпман, «использование террора делает человека подобным ребёнку, отключая рационально-критическую функцию мышления, при этом эмоциональный отклик становится предсказуемым и выгодным для манипулятора. Поэтому контроль за уровнями тревожности личности позволяет контролировать большие социальные группы».

Как мы уже неоднократно писали, и управление миграционными потоками, и террористические акты в Европе являются в руках правящих кругов эффективным средством запугивания населения, играющим крайне важную роль в установлении контроля над «гражданским обществом» в условиях тотальной перестройки социальных и трудовых отношений и окончательного свёртывания социального государства. Параллельно с ликвидацией социального государства происходит демонтаж и правового государства, на смену которому должен прийти полицейский режим, встроенный в систему глобального электронного контроля.

Трагические события в Ницце, как и предыдущие теракты во Франции и Бельгии, с новой силой выявили проблему параллельной власти, действующей внутри государственного аппарата и влияющей определяющим образом на происходящие в обществе процессы. Это касается и национальных силовых структур, подвергающиеся, как все другие государственные институты, такой перестройке, которая при сохранении видимости национального суверенитета, превращает их в инструмент управления со стороны наднациональных центров.

И если экономическая и финансовая глобализация осуществляются открыто и стирание границ в этой сфере является нормой, то реальное сотрудничество в сфере полицейского контроля стараются не афишировать. Ещё в большей степени это касается работы спецслужб, координация действий определённых подразделений которых между странами ЕС, США и Израилем происходит скрыто.

Достаточно вспомнить, какой скандал вызвала в Германии попавшая в СМИ в мае 2015 г. информация о сотрудничестве Агентства национальной безопасности США (АНБ) и федеральной разведслужбы Германии (БНД), помогавшей американцам осуществлять шпионаж в отношении членов правительства стран ЕС и Еврокомиссии. АНБ в течение многих лет следило за «тысячами целей в Европе» с помощью, как пишут СМИ, ничего не ведавшей об этом немецкой разведки.

АНБ целенаправленно предоставляла БНД данные и критерии («селекторы») для осуществления электронного наблюдения за объектами, среди которых оказались европейские политики и коммуникации компаний ЕС. При этом 40 тысяч поисковых запросов от АНБ об объектах слежки противоречили германским или европейским интересам. Закончилось всё тем, что в апреле 2016 г. глава БНД был отправлен в отставку.

Что касается полицейского и судебного сотрудничества по уголовным делам, то ещё в 1976 г. в Европе для борьбы с терроризмом была создана (без подписания соответствующего договора) полусекретная структура — ТРЕВИ (TREVI), информация о которой вплоть до 1989 г. держалась в тайне. В 1991 г. Гельмут Коль предложил создать Агентство европейской полиции по образцу американского ФБР, а на следующие год ТРЕВИ была официально признана Маастрихтским соглашением.

В 1995 г. на базе этой структуры был сформирован Европол в соответствии с Конвенцией о создании европейского полицейского ведомства со штаб-квартирой в Гааге. Амстердамский (1997г.) и Ниццкий (2001 г.) договоры предоставили ЕС новые законодательные полномочия в уголовно-правовой сфере и, отменив упомянутую конвенцию, заменили её юридически обязательным нормативным актом, дальнейший пересмотр которого не нуждается в национальных ратификациях.

В качестве такого акта выступило Решение Совета ЕС от 6 апреля 2009 г. «О создании Европейского полицейского ведомства (Европол)». Обновлённый Европол полностью интегрирован в организационный механизм ЕС и финансируется из его общего бюджета. Кроме обмена информацией и технического анализа, касающегося трансграничной преступности, он занимается поддержкой полицейских служб и других репрессивных органов стран-членов и облегчает их сотрудничество в борьбе против организованной преступности, терроризма и «других тяжких форм преступности».

Наряду с этим сотрудничество происходит в рамках Евроюста (координация работы национальных прокуратур), Европейской судебной сети по уголовным делам (контактные пункты для получения информации) и Информационной системы Шенгена.

Однако после терактов во Франции и в Бельгии и в связи с резким обострением миграционной ситуации в Европе Еврокомиссия и сторонники сильной Европы стали активно продвигать идею создания «европейского ФБР» — единой правоохранительной и разведывательной службы, которую до сих пор отвергает целый ряд европейских правительств. Речь идёт:
— о создании независимой Европейской прокуратуры (вместо Евроюста), обладающей полномочиями в сфере трансграничной преступности;
— об усилении оперативных средств Европола;
— о создании Европейского разведывательного агентства;
— об утверждении европейского уголовного права, которое касалось бы наиболее тяжких (европейских) преступлений или преступлений трансграничного характера;
— о принятии европейского уголовного кодекса.

Два первых пункта, считается, можно реализовать в краткие сроки, а остальные – в долгосрочной перспективе.

Первостепенным же стал вопрос о создании европейского регистра персональных данных для пассажиров воздушного транспорта PNR («Passenger Name Record»), который позволил бы странам-членам использовать базы данных из 19 пунктов [8], хранящихся европейскими аэрокомпаниями на всей территории ЕС. Предложение это был выдвинуто Еврокомиссией ещё в 2011 г. и стало плодом долгой юридической и дипломатической баталии между ЕС и США, которые после теракта 11.09 потребовали от европейцев передачи данных на пассажиров трансатлантических рейсов.

В 2012 г. по настоянию США Европарламент ратифицировал американо-европейский договор PNR, в результате чего сложилась такая ситуация, при которой страны ЕС, чтобы обменяться между собой данными о пассажирах, делают это не напрямую, а через США. Ненормальность такого положения и стало для сторонников интеграции лишним доводом в пользу системы PNR, проект о которой в 2013 г. был, однако, заблокирован в Европарламенте комиссией по гражданским свободам, юстиции и внутренним делам, оценившей её как покушение на неприкосновенность частной жизни.

Действительно, «сотрудничество» в сфере полицейского контроля в Европе было всегда затруднено тем, что европейцы, в отличие от американцев, с большим трудом отказываются от своих политических свобод, прав на личную жизнь и социальных завоеваний. И в первую очередь это касается Франции с её специфической политической культурой, хуже всех приспособленной к реалиям нового «цифрового мира».

Непримиримый французский дух, всегда использовавшийся элитами для сотрясения устоев традиционного общества, сегодня оказывается препятствием для строительства электронного концлагеря. Французы оказались ещё способными на организованные выступления и против «браков» извращенцев, и в защиту социального государства благодаря сохранившим своё влияние профсоюзам. А систему PNR была ими охарактеризована как «слежка за всеми гражданами ЕС под предлогом наблюдения за террористами».

Поэтому французские власти, наиболее активно продвигающие идею PNR и «европейского ФБР», особенно изощрённы в своих речах и особенно последовательны в своих действиях. Их доводы заключаются в том, что, создавая зону свободного передвижения, ЕС расширил территорию как легальной, так и криминальной деятельности, и борьба с терроризмом не может быть успешной, пока ЕС не обладает общеевропейскими средствами противостояния. Для этого необходимо сформулировать новую доктрину «равновесия между свободой и безопасностью».

Пока что европейское право сконцентрировано на принципе свободы и личных прав и предоставляет заниматься полицейским контролем национальным правительствам, что даёт повод постоянно упрекать Брюссель в его неспособности отвечать на современные угрозы. Ответом на них должно быть создание общей европейской уголовной политики, которая только и обеспечит реальную безопасность европейских граждан.

Но для этого страх перед террором должен пересилить приверженность личным свободам.

+ + +

Начиная с войны в Ливии и в Сирии, в разжигании которых французское правительство приняло активное участие, правящие круги Франции нагнетали обстановку и раскручивали тему джихада как главной угрозы национальной безопасности. Шло это в условиях активного поощрения и поддержки с их стороны боевиков, боровшихся против режима Каддафи и правительства Асада.

Вслед за Саркози, назвавшим теракты «войной цивилизаций», премьер Мануэль Вальс внушает французам, что они живут в осаждённой крепости. Он не перестаёт повторять, что «мир изменился», что «отныне угроза есть везде» и что «против французов ведётся война, которую нельзя проиграть». Цель этих действий – заглушить острые социальные конфликты и перевести недовольство французов в религиозно-этническую сферу и фактически воспроизвести в стране ближневосточную модель противостояния сионизм-исламизм, реализованную в Израиле.

Как известно, с самого момента своего основания это государство, почти постоянно живущее в условиях чрезвычайного положения, в целях выживания во враждебном окружении сделало акцент на разведке и тайных операциях. Разведывательное сообщество Израиля находится в центре стратегии безопасности и формируется вокруг трёх главных служб, каждая из которых имеет свои собственные чёткие функции.
— Шин Бет или Шабак, подчинённая премьер-министру, отвечает за внутреннюю безопасность (контрразведка и борьба с терроризмом).
— Моссад — внешняя разведка, занимающаяся разведывательными операциями за рубежом и акциями по уничтожению террористов за пределами Израиля.
— И Аман — военная разведка, главная служба сообщества, численность которой превосходит численность самых крупных европейских служб. Она занимается разведкой в вооруженных силах арабских стран, руководит разведкой всех трёх родов войск, отвечает за космическую разведку, занимается электронной разведкой и цензурой. Все эти организации координируются в свою очередь Комитетом руководителей спецслужб (ВАРАШ), во главе которого по традиции стоит директор Моссад.

Особая роль разведки обусловила такую особенность политической жизни Израиля, что большинство руководителей, а также значительная часть политического класса являются выходцами из спецслужб или какое-то время были с ними связаны (Ицхак Шамир работал в Моссад 17 лет, Ариэль Шарон руководил спецподразделением 101, занимающимся физическим устранением врагов Израиля, Ципи Ливни работала в Моссад, Бениамин Натаньягу — бывший офицер диверсионно-разведывательного подразделения Сайерет Маткаль). Также здесь не существует привычного для других стран антагонизма между разведкой и дипломатией.

Эту модель полувоенного государства нынешние правящие круги Франции взяли за образец, постепенно превращая страну в осаждённую крепость. Надо отметить, что важным фактором этого являются особые отношения, существующие между ними и Представительным советом еврейских учреждений Франции (CRIF), выражающим интересы международного сионистского лобби. CRIF в частности, давно добивается введения цензуры в интернете и требовал распространения на него чрезвычайного положения, которое было введено во Франции после терактов, а также значительного расширения штата правительственной платформы по борьбе с киберпреступностью. Главное же для него – добиться стирания границ между антисемитизмом и антисионизмом, которое приведёт к запрету любой критики Израиля.

Особенно близок к CRIF премьер-министр М.Вальс, ратующий за жёсткие методы контроля над обществом и чётко ориентирующийся на ось Вашингтон-Тель-Авив, будучи абсолютно приверженным Израилю, о чём красноречиво говорят его слова: «В моих повседневных обязанностях и в моей жизни, что бы я ни совершал, я стараюсь всё делать так, чтобы мой скромный камень был вложен в строительство Израиля».

Крепкие связи Вальса с сионизмом обусловлены, в частности, его 30-летней дружбой со Стефаном Фуком и Алэном Бауэром. Первый является специалистом по коммуникациям и входит в руководство CRIF, а второй – криминалист, министр по национальной безопасности при Саркози, также близкий к CRIF и тесно сотрудничающий с американскими и израильскими спецслужбами.

За два года правления Франсуа Олланда и Мануэля Вальса власти значительно продвинулись на пути создания в стране полицейского государства. 13 ноября 2014 г. в разгар антиисламской пропаганды во Франции в ускоренном порядке был принят внесённый МВД антитеррористический закон, введший серьёзные ограничения свободы передвижения, выражения, коммуникации и информации – он стал самым жёстким из всех, которые до этого знала страна.

3 октября 2015 г. после теракта в редакции Charlie Hebdo, следствием которого стала шумная антиисламистская кампания, вступил в силу принятый ещё в июле месяце закон о сборе разведданных, во многом воспроизводящий американскую систему массовой слежки и прозванный поэтому «французским Патриотическим актом». Этот закон вызвал во Франции острую критику специалистов, которые оценили его как вторжение в частную жизнь и ограничение демократических прав французских граждан.

Будучи совершенно неэффективным в борьбе с терроризмом, он направлен фактически против тех, кто критикует политический курс правительства — что было крайне актуально в условиях подготовки к подписанию соглашения о ТТИП. В соответствии с ним, внедряются новые технологии слежки и получения информации, включающие снятие её с «чёрных ящиков», установленных у интернет-провайдеров; премьер-министр получает право санкционировать навязчивые меры слежки, цели которых широко и плохо обозначены; вместо судебной инстанции создаётся новый контролирующий орган («Национальный комитет по контролю за методами сбора разведданных»), обладающий более широкими полномочиями по выдаче разрешений для сбора данных и т.д.

Радикальные изменения произошли после теракта 13 ноября 2015 г. Президент Ф.Олланд заявил, что страна находится в состоянии войны, это повторил и Н.Саркози, подчеркнувший, что война эта будет длиться долго и необходимо приспособить к этой крайне драматической ситуации внешнюю политику страны, а также радикальным образом усилить политику внутренней безопасности и поместить под наблюдение 11,5 тысяч подозрительных лиц, надев на них электронные браслеты, а также создать «центры по дерадикализации» (для «тех, кто может впасть в экстремизм») и не оставлять во Франции тех, у кого двойное гражданство.

Главным же инструментом ужесточения контроля стало введение на следующий день после теракта чрезвычайного положения (на 12 дней), которое за всю историю Франции вводилось 5 раз (последний – в 2005 г при Саркози во время острых столкновений в столичных пригородах). Оно позволяет запрещать передвижение людей и машин и регламентировать пребывание в определённых местах; запрещать доступ в учреждение лицам, могущим каким-либо образом помешать деятельности публичных властей; предписывать не покидать место пребывания любому, чья деятельность может быть опасной для общественного порядка; временно закрывать места собрания; предпринимать меры по контролю за СМИ и др.

+ + +

Но дело не ограничилось простым введением чрезвычайного положения. 20 ноября по предложению президента это положение было продлено на три месяца специальным законом, введшим, кроме того, важные изменения в прежний закон о чрезвычайном положении 1955 г. Он расширил его применение и предоставил исполнительной власти дополнительные чрезвычайные полномочия, которые можно использовать не только для борьбы с терроризмом.

Расширен режим домашнего ареста, который распространяется не только на тех, чья деятельность представляет угрозу, но и на любого, «в отношении кого существуют серьёзные причины думать, что его поведение представляет угрозу для безопасности и общественного порядка» (что это за причины, не разъясняется). Режим точечных обысков может осуществляться без предварительного согласия юридических инстанций, разрешается блокирование сайтов интернет и страниц социальных сетей, которые выражают поддержку терроризму, а также роспуск организаций и объединений, которые могут представлять угрозу для общественного порядка, при этом позволено очень широкое толкование таких объединений.

Более того, одновременно президент Олланд заявил о необходимости изменения Конституции, поскольку ст. 16 и 36 устарели в силу того, что в них не предусмотрено чрезвычайное положение. Для этого он предложил «законопроект о защите Нации», представленный премьер-министром в декабре-месяце, который вводит в статью 36, говорящую о введение декретом осадного положения, вставку о чрезвычайном положении (36.1) и изменяет статью 34, разрешая лишение французского гражданства французов, осуждённых за терроризм.

О чём идёт речь? Дело в том, что осадное положение вводится при серьёзном кризисе, войне или вооружённом восстании и разрешает передачу гражданской власти от полиции армии и создание военных юрисдикций. Конституция содержит также ст. 16, позволяющую президенту осуществлять чрезвычайные полномочия в случае, когда институт Республики, независимость нации, целостность её территории или исполнение её международных обязательств оказываются перед серьёзной и непосредственной угрозой, а нормальное функционирование конституционных органов публичной власти прервано. Она применялась только при президентстве де Голля во время войны в Алжире при «мятеже генералов» с апреля по сентябрь 1961 г.

Президент Олланд сожалел, что эти статьи не были применены к той ситуации, которая возникла в результате ноябрьского теракта и которую он назвал «военным терроризмом». Поэтому он посчитал возможным в целях борьбы с терроризмом ввести понятие «кризисный гражданский режим» (означающий чрезвычайное положение) и вписать его в Конституцию. Фактически этот режим означает некую политическую мутацию, поскольку обычно чрезвычайные полномочия предоставляются временно, а в случае установления «кризисного режима» они станут частью повседневной жизни. И тогда новые прерогативы уже не смогут рассматриваться как чрезвычайные меры, поскольку станут частью режима, вводимого Конституцией.

Этот законопроект тесно связан и с законом от 20 ноября, и готовившимся одновременно законом о реформе пенитенциарной системы, «усиливающим борьбу против терроризма и организованной преступности», который был промульгирован 3 июня 2016 г. и утверждает в качестве нормы те процедуры, которые применимы при чрезвычайной ситуации: ночное задержание, домашний режим и пр. Все три документа представляют собой единое целое и направлены на утверждение чрезвычайного положения в качестве постоянного явления.

Тут есть важный аспект. Во время войны в Алжире введение чрезвычайного положения, утверждённого законом 1955 г., позволило французскому правительству не объявлять осадное положение и рассматривать повстанцев не как бойцов, но как террористов, то есть преступников. Теперь же, напротив, преступные деяния, относящиеся к уголовному праву, хотят рассматривать как акты войны, отнеся их к военному праву.

Начало такому подходу было положено событиями 9.11.2001 и объявлением «войны против терроризма», размывшей грань между террористическим актом и военным действием. Поэтому Ф.Олланд и использовал понятие «военный терроризм», назвав его новой формой войны, и в качестве ответа стал настаивать на «кризисном гражданском режиме». То есть, происходит стирание различий между преступлением и войной, между уголовником и врагом, между внутренним и внешним деяниями, что позволяет встраивать народ в международную форму организации власти.

Но раз война с терроризмом не ограничена во времени, то и «гражданский кризисный режим» можно будет установить надолго. Конституция приобретёт функцию уголовного права, а уголовное право станет конституционным, что будет означать попрание Конституции как таковой. У полицейского аппарата будут развязаны руки, поскольку он будет подчиняться только административному суду, не имеющему ни сил, ни власти на осуществление такого надзора.

Как указали критики законопроекта, он наносит серьёзный удар по Конституции, так как не утверждает, а ликвидирует права граждан и становится выражением всемогущества исполнительной власти. В итоге правовое государство будет демонтировано, так как правила и нормы будут не постоянными, а меняться в зависимости от субъективной оценки ситуации. То есть, конституционализация чрезвычайного положения будет означать узаконение демонтажа правового государства и превращение полицейского аппарата в ядро государственной машины.

Одновременно это отказ и от национального суверенитета, поскольку внутренняя политика оказывается зависимой от «международной борьбы с терроризмом» и от властей США, которые в условиях евроатлантической интеграции оказывают всё большее влияние на законодательство стран ЕС и крайне заинтересованы в создании «европейского ФБР».

Осознание серьёзности этих последствий заставило оппозицию выступить с серьёзной критикой законопроекта, в результате чего президент 30 марта 2016 г. закрыл дебаты по конституционной реформе.

Однако в качестве реванша французское правительство добилось победы на соседнем фронте: после мартовских терактов в Бельгии и в результате страстного обращения Мануэля Вальса Европарламент проголосовал, наконец, за создание единого регистра PNR, обсуждение которого шло 5 лет. Произошло это 14 апреля и стало следствием интенсивной антитеррористической информационной кампании, при которой был просто проигнорирован факт отсутствия единого европейского законодательства о защите личных данных.

Некоторые депутаты назвали систему PNR началом полицейского государства, ведущего массовую слежку за гражданами. Они указали, что в случае и парижских, и брюссельских терактов полный доступ к перемещению пассажиров не дал бы ничего, так как те, кто совершал теракты, были известны полиции и спецслужбам и проблема заключается в том, что доступная информация не была использована по полной программе.

Однако эти голоса были заглушены, и в Европе началась новая активная кампания за скорейшее введение европейской полиции, «европейского ФБР» и «европейского ЦРУ».

+ + +

В феврале французские власти продлили чрезвычайное положение до 26 мая, а затем – до 26 июля. И хотя это объяснялось интересами безопасности в преддверии чемпионата мира по футболу, который прошёл в июне в Марселе, в реальности внимание правящего класса оказалось сосредоточено на социальных протестах, вызванных экономическими проблемами, которые достигли своего критического уровня. Численность безработицы составила 3,6 млн. человек, что стало рекордным показателем за последние 15 лет. Президент признал, наконец, что «в условиях мирового беспорядка» французская экономика и социальная сфера находятся в состоянии чрезвычайного положения и что «занятость – самый значимый вопрос после безопасности французских граждан».

Но не социальное положение французов безпокоит правящий класс, а их неконкурентоспособность на глобальном рынке труда в условиях роботизации производства. Как заявил Олланд, поскольку «весь мир переживает гигантские изменения, масштаб которых все должны осознать», необходимо «переосмыслить нашу экономическую и социальную модель». Речь идёт о приспособлении к новому этапу НТР в интересах нового «цифрового» класса.

Главным средством решения проблемы стала объявленная президентом в феврале революционная трудовая реформа, фактически продиктованная Брюсселем и наносящая удар по самой основе «социального государства» — Трудовому кодексу, строго регламентирующему трудовые отношения во Франции. В соответствии с ней, государство удаляется из переговорного процесса, ограничиваются права профсоюзов и трудовых советов, а вместо жёстких пунктов, прописанных в общенациональном кодеке труда, хозяева и трудовые коллективы смогут вырабатывать индивидуальные гибкие соглашения.

Максимальная продолжительность рабочего дня увеличивается до 10 часов, но каждое предприятие сможет довести его до 12 часов; рабочую неделю можно будет довести до 48 часов, а в некоторых случаях до 60-ти, с согласия коллектива и администрации; сокращается доплата за сверхурочные часы работы с 25% до 10 % от зарплаты; к списку законных причин для увольнения добавились «значительные финансовые потери компании» и «реорганизация целью сохранения конкурентоспособности». Таким образом, законопроект устанавливает приоритет соглашения между сторонами над общенациональными правовыми нормами. Фактически речь идёт о французском аналоге неолиберальных реформ Тэтчер и Рейгана.

Против реформы выступило 70% французов, оценивших её как конец социального государства. По призыву профсоюзов начались массовые демонстрации и акции протеста, объединившие сотни тысяч человек. Активные протесты продолжались на протяжении трёх месяцев, сопровождались стычками с полицией, использовавшей слезоточивый газ для разгона демонстрантов.

Режим чрезвычайного положения позволил властям вводить запреты на демонстрации и применить меры, помешавшие более организованным выступлениям. Ведь в условиях постоянного нагнетания опасности любой социальный протест власти могут выдать за проявление терроризма. И как бы ни пытался министр внутренних дел «примирить право на демонстрацию с защитой французов от неизбежной опасности, которую представляет террористическая угроза», реальность оказалась другой.

Истинный смысл правительственной политики неоднократно выявляла генеральный директор Профсоюза магистратуры Лорен Блиссон. В одном из своих выступлений, заявив, что «чрезвычайное положение было использовано в условиях, которые являются нелегитимными в демократической системе», она подчеркнула, что излишние полномочия административных властей являются мощным инструментом, но направлены никак не на борьбу с терроризмом, а применяются против участников политической оппозиции в целях запретить социальные протесты и подавить дискуссии. «С самого начала мы предупреждали, что чрезвычайное положение не приносит пользы для борьбы с терроризмом, зато чревато злоупотреблениями».

Правительство полностью проигнорировало несогласие народа и, когда стало ясно, что большинство депутатов не поддержит законопроект, пошло на форсированное проведение реформы: было принято решение прибегнуть к редко используемому пункту 49.3 Конституции, который позволяет правительству проводить законы без голосования в парламенте.

+ + +

Таким образом, готовясь к коренной ломке социального порядка, французские власти основательно подстраховались ужесточением полицейского контроля. Что же касается борьбы с терроризмом, то основное бремя тут лежит на спецслужбах, а последние продемонстрировали полное системное безсилие. Как признали главы внутренней и внешней разведки Франции, теракты 2015 г. означали «глобальное поражение разведки», что труднообъяснимо в условиях, когда, против французов, по признанию её премьера, ведётся «война, которую нельзя проиграть». Ратуя за создание «европейского ФБР», французские власти почему-то не обеспечили согласованность в работе национальных спецслужб.

Для расследования мер по борьбе с терроризмом, принятых государством начиная с 7 января 2015 г., была создана специальная парламентская комиссия во главе с Жоржем Фенеком, которая 5 июля представила заключение крайне критического характера.

Выявилось полное отсутствие координации действий 6 спецслужб и 6 разведывательных подразделений, которые находятся внутри различных министерств. Это привело к тому, что та информация, которой обладала каждая из служб, оказалась неиспользованной. Почти все террористы, готовившие атаки, были в той или иной мере известны французским правоохранительным органам и спецслужбам, но в отношении них не был обеспечен соответствующий надзор со стороны разведки.

В частности, оного из двух братьев Куаши, расстрелявших редакцию Charlie Hebdo, Главное управление внутренней безопасности МВД (DGSI) вело в течение долгого времени, сняв наблюдение за 6 месяцев до теракта. Также и один из главных организаторов терактов 13 ноября проехал на машине франко-бельгийскую границу после досмотра жандармерии, а через час после того, как его отпустили, бельгийские спецслужбы передали ориентировку на сообщников.

Почему-то бельгийцы не предупредили греческие власти о том, что главный организатор терактов 13 ноября 2015г. А.Абауд состоял в террористической ячейке Вервье, готовившей теракты в Брюсселе, хотя должен был быть задержан в Греции в январе 2015 г.. Было установлено, что министр внутренних дел не отдал 13 ноября приказ об использовании Ударной группы национальной полиции (FIPN), в результате чего это одно из элитных подразделений, обученных отражать террористические атаки, оказалось незадействованным, а второе подразделение (RAID) играло при штурме вспомогательную роль.

Выявились также серьёзные недостатки в работе разведки, подчиняющейся Министерству юстиции и ведущей потенциальных террористов, сидящих в тюрьмах. Как заявил Фенек, министр юстиции Жан-Жак Урвоас рассказал членам комиссии, что не получил ни одного сообщения от своих разведчиков (380 человек) и что тюремная разведсистема находится в нерабочем состоянии.

Была констатирована и крайне слабая координация между европейскими разведками. Выяснилось, например, что ни один из ответственных офицеров израильской, греческой, турецкой или американской спецслужб не мог назвать своего французского коллегу, ответственного за антитеррористическую деятельность.

Комиссия сделала вывод о необходимости создания общего командования при проведении операций по отражению террористических атак и объединение трёх элитных подразделений спецназа. Необходимо создать общую базу данных, в которую будут включены потенциальные террористы, известные французским спецслужбам, жандармерии и полиции, которые сегодня распределены между различными криминальными базами общей ёмкостью 400 тысяч человек.

Наконец, было предложено реформировать всю систему разведок снизу доверху. В рамках МВД создать Генеральное управление территориальной разведки путём слияния двух разведслужб — полицейской и подчиняющейся жандармерии — и единую службу координации всех антитеррористических подразделений МВД, подчинённую непосредственно министру внутренних дел. Депутаты также рекомендовали создать Национальное агентство по борьбе с терроризмом, подчинённое главе премьер-министру или президенту, которое будет обладать общей базой данных. За образец берётся американский Национальный антитеррористический центр с его системой данных. Также было рекомендовано создание поста национального директора разведки с правом бюджетного арбитража между различными службами.

Всего было внесено 39 предложений. Однако, как позже заявил Фенек, он не был услышан правительством, и его рекомендации не были использованы. В частности, министр внутренних дел отклонил предложение о создании Национального агентства по борьбе с терроризмом.

+ + +

Всё это предшествовало кровавым событиям в Ницце 14 июля, которых никто не смог предотвратить, несмотря на жёсткие меры контроля со стороны государственных и местных властей и сосредоточение в городе соответствующих сил правопорядка (дополнительно собрано 64 служащих национальной полиции, 42 агента муниципальной полиции, 20 бойцов операции Sentinelle). Более того, город считается одним из передовых с точки зрения обеспечения современными технологиями безопасности, и показательно, что для этого были привлечены консультанты израильских спецслужб, о чём рассказал уже после трагедии полковник Цахала – Армии бороны Израиля.

Помощник мэра по безопасности незадолго до события хвастался: «При наличии 999 камер, то есть одна камера на 343 жителя, в то время, как в Париже одна камера на 1532, я почти уверен, что, если бы Париж был снабжён такой же сетью, как наша, братья Куаши не смогли бы пройти и трёх перекрёстков, как были бы нейтрализованы и схвачены».

Сразу после трагедии французские журналисты обратили внимание на некоторые совпадения и факты, которые могли дать повод для конспирологической версии. Так, трагедия произошла вечером того же дня, когда президент Олланд заявил о том что не будет больше продлевать режим чрезвычайного положения после 26 июля. На следующий день в своём обращении к нации, назвав произошедшее терактом, он сообщил, что чрезвычайный режим будет продлён на три месяца. Выяснилось далее, что, хотя правоохранительные органы были готовы к возможному теракту, на въезде в пешеходную зону Английской набережной не было ни одного представителя полиции. Председатель регионального совета Ниццы и мэр города поспешили обвинить в халатности правительство.

Некоторые особенно въедливые журналисты также выявили тот факт, что «независимый журналист» (как его представил канал Europe 1), заснявший видео, изображающее первые моменты движения грузовика по набережной и показанное в интернете, – немецкий артист Рихард Гутьяр, женатый на израильтянке Эйнат Вильф. Последняя, в свою очередь, служила в военной разведке Израиля (Аман), подразделении 8200 (электронная разведка), работала советником Шимона Переса, была депутатом Кнессета и входила в состав комитетов по иностранным делам и обороне, образования и Кнессета.

Но что бы ни было и как бы ни объяснялись эти факты, главное, что дальнейшее развитие событий пошло по обкатанной схеме. Сразу после того, как ИГИЛ взял на себя ответственность за теракт в Ницце, власти призвали к мобилизации французское общество, раскручивая тему опасности терроризма. Жёстче всех оказался Мануэль Вальс, вновь напомнивший французам в своём интервью «Воскресной газете» 17 июля, что «произошла смена эпох» и «терроризм надолго стал частью их повседневной жизни».

Далее он добавил: «Некоторые безответственные политики говорят, что это покушение можно было избежать. Но нулевого риска не существует. И говорить обратное – значит врать французам… Я всегда говорил правду о терроризме: против нас ведут войну, будут новые покушения. Трудно об этом говорить, но будут забраны другие жизни. И это будет продолжаться долго».

Об этом Вальс говорил и раньше, но произнесённые после массовых убийств его слова призваны были оправдать новые меры по милитаризации сознания и по ужесточению полицейского контроля, которые не заставили себя ждать.

Одной из первых мер стало решение президента Олланда призвать на службу 15 тысяч резервистов армии, жандармерии и полиции, которые могут стать основой Национальной гвардии и будут нести службу по охране летних массовых мероприятий во Франции. Решение о мобилизации резерва было принято в силу того, что у МВД и Минобороны больше нет свободных ресурсов. Сейчас безопасность французов обеспечивают 100 тыс. силовиков (53 тыс. полицейских, 36 тыс. жандармов и 10 тыс. военных).

Тема терроризма оказалась в центре осуждения и на состоявшемся 18 июля в Брюсселе собрании министров иностранных дел ЕС, куда впервые в истории таких встреч прибыл госсекретарь США Дж. Керри, который обсудил с европейцами их более активное участие в конфликте на Ближнем Востоке. Свою лепту в укрепление сотрудничества внёс и Израиль, где на днях прошла конференция по разведке, на которой присутствовал координатор ЕС по борьбе с терроризмом, призвавший использовать опыт израильских спецслужб в области кибербезопасности, рассматривающих технологии разведки информационных систем в качестве главных в борьбе против терроризма.

А 21 июля французский парламент принял закон, продлевающий чрезвычайное положение в стране уже на 6 месяцев – до 26 января 2017 г. и предусматривающий новые антитеррористические меры. Это решение стало результатом компромисса между более радикальными требованиями представителей правых «изменить право» и крайне сдержанной позицией левых, считающих, что это очередной удар по правовому государству. В связи с этим президент поспешил заверить, что «правовое государство никоим образом не ставится под сомнение этими мерами».

И в тот же день как-то совсем тихо и незаметно в парламенте был решён главный вопрос: окончательно принят закон о труде. В ходе своего краткого выступления в полупустом зале Председатель Ассамблеи Клод Бартолон констатировал, что после третьего и последнего применения правительством ст. 49.3 Конституции, разрешающей ему принять законопроект без голосования, не последовало никакого возражения.

Мануэль Вальс в Twitter приветствовал это событие, оценив его как «большой шаг в сторону реформу нашей страны: больше прав для наёмных работников, больше возможностей для наших мелких и средних предприятий, больше рабочих мест». А вот ответ вице-президента Национального фронта Флориан Филиппо в том же Twitter звучит так: «На улице протесты не закончились». 15 сентября французские профсоюзы вновь собираются выйти на демонстрации.

+ + +

Сегодня представители правых сил объясняют провал политики обеспечения безопасности тем, что силовые структуры истощены социальным движением. Но это значит только то, что и в условиях «угрозы цивилизации» со стороны исламского терроризма приоритетной для правительства на протяжении последних 6 месяцев была мобилизация репрессивного аппарата для подрыва любой формы борьбы против либеральной политики.

Значительные силы и средства, направленные на подавление движения против закона о труде, выявляют истинного противника либерального правящего класса. В действительности, массовые убийства, мало влияя на установленный порядок, лишь оправдывают ужесточение контроля и узаконивают репрессии против всего, что ставит под вопрос несправедливые устои того общества, который порождает эти массовые преступления.

О.Н. Четверикова, к.и.н., доцент МГИМО

Источник vizitnlo.ru